Форум » Исторические сюжеты » Последние из Валуа » Ответить
Последние из Валуа
Сибирский кот: Последние из Валуа Ждем наших героев!
Ответов - 56, стр:
1 2 3 4 All
Сибирский кот: Ищем на игру! Жийона де Монтиньи, дочь маршала Франции Жака де Монтиньи, камеристка королевы Наваррской Артю де Водрэ де Муи, сеньор де Сен-Фаль, сподвижник короля Наварры http://valoisxvi.myqip.ru/
Сибирский кот: - 15 сентября 1572 года: Рене де Рье прибывает в Кале. Состоится ли ее встреча с загадочным незнакомцем? - 3 января 1573 года: Монсеньор покидает Фонтенбло, но едет в Анжер, а не в Париж. Фернандо де Кальво открывает для себя прелести французской мессы, а король Карл беседует с герцогом Алансонским. - Вне времени: 6 марта 1573 года. Осада Ла Рошели. Ждем всех желающих присоединиться к игре!
Гаэль: Карл IX Валуа "Справедливости, сир!" Холодно. В этом новом, но уже проклятом Богом, замке невыносимо холодно. Хоть в камин залезай, в самый очаг, чтобы согреться. А так - что в кресле, что в постели под десятком одеял. Знобит и, того и гляди, зубы начнут стучать друг о друга. Карлу Валуа мало где было тепло. Одним из таких мест был охотничий домик в Венсенском лесу. Интересно, там Жерар, старый лесник, уже протопил его так, что красный столб бьет из трубы, пробивая искрами морозный воздух января? Заядлый охотник тяжело вздохнул, обращаясь мыслями к месту, где он чувствовал себя всегда хорошо и даже свободно. Он почти не слушал Маргариту с ее причитаниями, с ее просьбами, настолько был погружен в себя, и уже собирался положить свою длань ей на голову, по-братски приласкать, произнести дежурное «Все будет хорошо, Марго, ступай с миром и ни о чем не волнуйся». Но длинные, неправдоподобно тонкие, пальцы монарха так и не коснулись волос юной женщины. До ушей Его Величества донеслось слово, заставившее его вынырнуть из омута своих скрытых, но таких простых, мечтаний. - Я что-то сейчас не так услышал, Ваше Величество?- Карл чеканил слова, словно бил плетью нерадивое животное. Хотя, неправда. Карл Валуа никогда не был жесток со зверьми. Он убивал их, но никогда не причинял лишней боли. Он резко дернулся, повернувшись к сестре. В глубине его ставших почти черными глаз полыхала ярость. При нем еще кто-то смеет говорить о справедливости?! При нем, кто не может позволить себе, для себя, жалкие ее крохи? Разве это справедливо, что он сейчас вынужден болеть здесь, в этой промозглой комнате, один, а не отдаться заботам милой ему женщины, слыша доносящийся из другой комнаты смех своего сына?! Справедливо, что не может верить никому, ничему, даже собственным глазам?! К черту всю эту справедливость! Белая кисть непроизвольно сжалась в кулак, выставив костяшки острыми шипами. - О чем вы хотите сейчас меня попросить, Марго? Повторите! Я хочу еще раз услышать как девственно, как невинно звучит это слово в ваших устах, Маргарита! – склонив голову к Жемчужине Франции, государь плевался ядом, подобно гадюке, которой защемило пнем хвост, прожигая взглядом пришедшую к нему с мольбой женщину.
Гаэль: Маргарита Валуа Муж и жена - одна сатана - Я не выходила нынче из своих покоев, сир, - рассеяно проговорила Маргарита, разглядывая своего супруга с сосредоточенностью лекаря и неподдельным дружеским участием. – Так что вряд ли я смогу вам поведать что-то интересное. Пусть взгляд ее не был обострен или, напротив, затуманен любовью к королю Наваррскому, но в лицемерии Маргариту Валуа в эту минуту никто не смог бы обвинить. Съел что-то не то, или обычная простуда, зелья которыми мужа поит верный Поль, от чего они? Почему не позвали придворных лекарей? С некоторой самоуверенностью, которая была свойственна королеве Наваррской, когда речь заходила о ее способностях к врачеванию, Маргарита хотела было пощупать пульс на запястье мужа, но мешали рукава сорочки, закрывавшие руку почти до кончиков пальцев. Тогда, улыбнувшись тому, кого семья и Господь определили ей в мужья (и если семья уже пожалела о содеянном, то Господь, надеялась дочь Генриха II, пока еще нет) молодая женщина потянулась к шее супруга, чувствуя при этом некое смущение и втайне за это смущение на себя злясь. Не было места близости и легкости между этими двумя молодыми людьми, хотя, казалось бы, сама природа определила обратное. - Брат мой, герцог Анжуйский, устраивал игру в мяч, как я слышала… Маргарита осеклась, озадаченно разглядывая свои пальцы, на которых каким-то чудом осталась часть мужниной бледности. Белила. Подняв на Генриха Наваррского взгляд, молодая королева покачала головой, пытаясь понять, что бы это значило: - Надеюсь, сир, вам удалось провести того, кого вы хотели обмануть при помощи этой краски, - негромко произнесла она, вытирая пальцы о платок, вставая, что бы уйти. От чего-то стало муторно на душе. Похоже, рядом с ней опять разворачивались кольца какой-то интриги, но она, Маргарита Наваррская, не желала в ней участвовать… хотя бы потому, что муж не соблаговолил ее в эту интригу посвятить.
Гаэль: Паола Джустиниани Незваные гости, неожиданные новости Решение должен принять мужчина, а вот задача женщины – направить его в сторону своих желаний, дабы сильный пол не ошибся. То, что нельзя, но очень хочется, желанно вдвойне. Да и кто сказал, что нельзя? Вся жизнь построена на запретах, и счастье есть в том, чтобы их нарушать... Мысли Паолы текли примерно в этом ключе, когда она позволила Генриху откинуть ее на ложе. Но потом ее думы сорвались в галоп, чувства и образы проносились перед мысленным взором итальянки быстрее, чем живописные окрестности виллы Джустиниани перед их хозяйкой, скачущей на резвом скакуне. Хватаясь пальцами то за шнуровки на лифе, то за одежду Генриха, Паола старалась избавиться от досадных помех на пути к блаженству. Она даже чуть не позвала на помощь горничную, но вовремя прикусила язык. Упрямое платье цвета увядших ирисов было, наконец, сброшено, и венецианка предстала перед любовником в первозданной прелести своей наготы, слегка оттененной морской пеной кружев легчайшей рубашки и нижней юбки. Белье монны отличалось тонкой работой и было весьма прозрачным. - О, Мадонна! Что вы со мной делаете?! - на щеках Паолы играл румянец страсти, а вовсе не скромности, - вы хотя бы любите меня? А как же без этого? Словесное подтверждение необходимо как плата. Падшей женщине платят деньги, а уважаемая дочь венецианского дожа берет не много не мало, как само сердце. На меньшее итальянка и не согласилась бы. Глядя Генриху в лицо, Паола невзначай потянула край рубашки, сползающей с плеча. Ее шепот был тихим, как вздох. - Если так, то скажите это. Скажите сейчас, - ткань, повинуясь желанию обоих, явила свету камина сначала округлую гладь плеча, потом - небольшую родинку над левой грудью, и … задумалась. Ткани тоже умеют думать, особенно, как и что скрывать. Блики огня ласкали нежную кожу, по лицу Паолы бродили тени. На краткий миг могло показаться, что в ее чертах застыла святость, как у Мадонны, страдание и даже боль, но тут же яркие губы со сладострастным изгибом опровергали это, обещая порок и наслаждение.
Гаэль: Антуан Кабош, палач Вопросы и ответы Как только Антуан зажег факелы на стенах, их огонь осветил большое мрачное, но гораздо более чистое, нежели само жилище мэтра помещение. Движение воздуха в мастерской палача, находящейся чуть ниже по отношению к уровню самого дома, обеспечивали вентиляционные щели, выходящие в небольшой внутренний двор дома. Ее пол был ровно покрыт плотно прижатыми друг к другу камнями, которые хозяин дома собственноручно собирал и кропотливо выкладывал на земле, промеживая их глиной, и местами формируя подобие узоров. Посреди мастерской стояло три высоких стола внушительных размеров. Один из них пустовал, на втором и третьем лежали упомянутые мэтром тела, небрежно прикрытые сверху мешковиной. Неподалеку стоял стол, чуть поменьше, храня на себе разнообразный инструментарий заплечных дел мастера, а возле него складировалось несметное количество емкостей всевозможных размеров. У самой двери стоял чан воды с прицепленным к нему большим ковшом и кучей тряпок, аккуратно выложенных на прибитой чуть выше чана полке. Здесь же висел запачканный крупными темными пятнами фартук свиной кожи. Едва зачадили факелы, как в дальнем углу комнаты засветились два зеленых глаза. Оттуда же раздался протяжный стон потревоженного существа. Огромный черный кот с белыми усами и грудью встал с брошенного на пол расшитого серебром фиолетового камзола, медленно потянулся и, громко заурчав, пошел тереться о ноги хозяина. - Их Светлости видимо сегодня не удалось никем поживиться, - мэтр ласково почесал кота между ушами, чем вызвал еще более громкое мурлыканье хвостатого подхалима, и трепетно, словно величайшую драгоценность, поднял животное на руки. - Пузо пустое, значит день прошел зря. Да, Ваша Светлость? - выражая согласие своему хозяину котяра, хитрым глазом следивший за гостьей палача, боднул мужчину в щеку. - Иди погуляй пока, проверь, что на столе осталось, - все еще обращаясь к зверю, аженец бережно выставил его за дверь и повернулся к ее величеству: - Герцог распугал крыс во всей округе и теперь сам страдает от своего усердия. Иногда он мне кого то напоминает, только не могу понять кого, - усмехнувшись своим словам, мэтр Кабош подошел к столу, где мешковина скрывала нечто крупное, одернул ее и сокрушенно покачал головой. - Это уже не тело, а мертвец. Взгляните, сударыня, она уже вся синюшная, даже ноги. А учитывая, что крови с нее вытекло порядочно, так не должно быть. Я позже посмотрю. Она не подойдет нам уже. - потеряв интерес к трупу простолюдинки и оставив королеву мать любоваться ею, Антуан откинул вторую мешковину. На обозрение предстал труп мальчика, с шеи которого все еще свисал кожаный шнурок. Несмотря на выпученные незакрытые никем голубые глаза и перекошенное лицо, было видно, что юноша был очень недурен собой при жизни. Но смерть способна изуродовать любую красоту. Бывший подмастерье бывшего королевского лекаря, одним движением разорвал рубашку на теле трупа, и оценивающе осмотрел его. - Еще более любопытно, - пробухтел он себе поднос. - Этот подойдет. Даю руку на отсечение, этот парень еще успел встретить утро вчерашнего дня. А значит его убили совсем недавно, - быстро подойдя к чану с водой, мэтр Кабош одел на обнаженный торс свой фартук, смочил одну из лежащих там тряпок и тщательно вытер руки. - Парижане народ сметливый. Они еще продолжают избавляться от неугодных им, зная, что все спишут на резню.
Гаэль: Франсуа де Валуа, герцог Алансонский Как брат брату Да уж, и в самом деле, кто же может быть ближе? Франсуа еле удержался от того, чтобы не скривить свои губы в скептической усмешке. Родные для Карла были опаснее врагов. Да он и сам это, скорее всего, понимал. Просто пытался создать перед герцогом иллюзию благостного старшего брата. Что ж, он плохо знал Алансона, если считал, что это ему удалось. - Да, сир, нахожу, пожалуй... - отвечал принц, любезно улыбаясь королю, - И я счастлив видеть, что сегодня Ваше Величество пребывает не только в добром здравии, но еще и в прекрасном расположении духа. Однако вопросы монарха в отношении Генриха Наваррского заставили герцога насторожиться. Куда он клонит? Уж не прознал ли, часом, о тайных связях Франсуа с протестантами? Или о том, что он на приеме польских послов заключил альянс с Конде? Ведь герцог Алансонский дал согласие поддерживать беарнца, если тот, в свою очередь, готов будет оказывать ему содействие. Нет. Король не мог знать об этом, если, конечно, ему не сказал сам Конде. Что вряд ли могло случиться. Нет. Тут что-то другое. Но что? Осторожно, Франсуа, теперь очень осторожно. - Наш Анрио, без сомнения, сделался хорошим семьянином и добропорядочным католиком, - кивнул Алансон, и тут же наморщился, сделав вид, что думает, - Но, м-м-м... Мне кажется, ему нельзя до конца доверять, государь. Франсуа подумал, что лучше изначально создать впечатление, будто он настроен против беарнца, а не наоборот. Тогда потом можно будет лавировать, в зависимости от того, что думает король, и от положения, в которое зайдет разговор. А кроме того, Карл не заподозрит своего младшего брата в том, что на самом деле Генрих Наваррский является одним из его очень немногих, но сильных союзников в стенах Лувра.
Гаэль: Симон де Физ, барон де Сов Finita la comedia - О да, сир, - выдавил из себя Симон де Физ, барон де Сов и королевский секретарь, а по совместительству еще и обманутый муж. – Женщины, благослови их господь, иногда очень назойливы в свих заботах о нас. Примем этот крест со смирением. О, он прекрасно все понял! Он понял, что перед ним разыграли, как по нотам, целый спектакль. Он, возможно, и поверил бы – видит бог, все участники этого действа были достаточно даровиты в искусстве лицемерия, если бы не появление принца Конде. Но беда была в том, что его, барона де Сов, весьма ловко загнали в ловушку, представив его глазам весьма правдоподобную картину: недомогающий король Наваррский в обществе своей дамы сердца, окруженный самой нежной заботой. Что можно сказать на это? Ничего… ничего… - Баронесса, вы правы, нам лучше откланяться, - проскрежетал он, обратив ненавидящий взгляд на прелестную свою супругу. – Сир, позвольте мне пожелать вам скорейшего выздоровления. Счастлив, что перед своим отбытием в Париж смог засвидетельствовать вам свое почтение… Тут силы оставили барона и он бросился вон из покоев короля Наваррского, презрев все условности этикета, желая только одного - остаться в одиночестве, утешая себя мечтами о жестокой каре, которую он еще обрушит на свою жену. «Вы думаете, что очень хитры, мои голубки? Ну, ничего, на этот раз вам удалось выскользнуть, но, клянусь преисподней, так будет не вечно», - шептал он. Душу обманутого мужа терзала ярость, гнев, если бы он мог! О, если бы он только мог без вреда для себя, без ущерба для своего положения предать мучительной смерти свою неверную супругу и ее любовника! Оставалось утешать себя тем, что для мести еще настанет время и тогда, тогда ему заплатят за все!
Гаэль: Жак де Леви, граф де Келюс Нам пишут из Парижа Вот уже два дня с тех пор, как герцог Анжуйский отдалил от себя своего приближенного, Жак де Леви был мрачнее самой темной грозовой тучи. В первый день ему вообще хотелось умереть поскорее, но что-то никак не получалось. Он бросился в самое пекло сражения у Евангельского бастиона (одного из самых важных стратегических пунктов, возле которого происходило наибольшее число схваток и вылазок со стороны противника), в надежде найти там свою смерть. Но смерть как-то уж слишком хорошо пряталась от него. Вражеские клинки оказывались куда менее искусны, чем его собственный, а пули мятежников упорно не желали находить свою цель в виде груди или еще какой-нибудь части тела графа де Келюса. А сегодня рано утром он придумал идею еще похлеще. Твердо решив свести счеты с опостылевшей жизнью и одновременно с этим подразнить гугенотов, юноша дошел до того, что стал прогуливаться прямо перед самым носом у врага - возле Тадонских ворот. При этом, Келюс, чтобы в него было легче попасть, специально надел белый камзол с бардовой перевязью и берет с красным пером. Аркебузир, дежуривший в это время на городской стене, совершил три выстрела, однако все они просвистели довольно далеко от графа. Каждый раз пуля врезалась в землю и поднимала облачко пыли в нескольких шагах от того места, куда непринужденной походкой перемещался Жак де Леви. В конце концов, ему надоели эти неудачные попытки. Он разозлился и побрел назад к лагерю, скрывшись из поля зрения аркебузира за ближайшей траншеей. Отчаявшись, Келюс уже было подумал, не пустить ли себе пулю в висок - авось он не такой везучий, чтобы именно в этот момент случилась осечка. Подумал. И решил - скучно, глупо, не поэтично. И вот теперь "один из золотошпажников, которых привез с собой брат короля", как величал миньонов господин Лану, развалился на холодной земле возле костровища, где трещали догорающие и почти превратившиеся в пепел остатки дров. - К дьяволу твое вино, Жан-Поль! - гаркнул он на своего пажа, вскидывая руку в жесте, который отвергал протянутую флягу, - Принеси мне водки!* Вином в это необычайно холодное для марта утро было непросто согреться. И в голову оно так хорошо не ударит. А граф в данный момент не мог себе придумать лучшего занятия, чем просто взять и напиться. Насвистывая себе под нос какую-то пошлую песенку, юноша жмурился от дыма, который ветер постоянно направлял ему в лицо, и ждал возвращения Жан-Поля. Мальчишка появился спустя пять минут. Он несся к своему господину со всех ног, но Келюс не увидел в его руках обещанного напитка. Граф нахмурился и хотел возмутиться, как в эту секунду паж воскликнул: - Его Высочество герцог Анжуйский срочно требует вас к себе! Сначала Жак де Леви не поверил своим ушам. Затем лицо его, бывшее столь угрюмым, внезапно просияло. Он резко вскочил на ноги. Даже если бы Монсеньор хотел видеть его для того, чтобы вынести ему смертный приговор, для Келюса не было сейчас большей радости, чем услышать эти слова. Отряхнув свои штаны и сапоги от пепла и комьев земли, граф чуть ли не бегом устремился к бревенчатому домику Генриха. Поднявшись по ступенькам крыльца, Келюс столкнулся в дверях с Можироном. Однако ответить ему не успел, лишь растерянно кивнул - так торопился куда-то бедняга Луи. Впрочем, проследив взглядом за направлением, в котором активно перебирал ногами маркиз д`Ампуи, граф догадался, куда спешил его друг. Как говорится: при первой возможности, надо ловить удачу за хвост. А добродушную мадам Люсинду Жерар с ее горячей выпечкой надо ловить за другое место, которое, надо сказать, было весьма внушительных размеров. Впервые за последние два дня лицо Келюса озарила его веселая, щегольская улыбка. Толкнув дверь, он вошел внутрь. - Вы изволили посылать за мной, Ваше Высочество? - с почтительным поклоном осведомился Келюс. Он старался выглядеть как можно более серьезным. Но предательская, радостная улыбка никак не могла сойти с его физиономии. Фортуна благоволила ему, не желая отдавать в лапы смерти. А принц своим приказом позвать его к себе возвращал Жака де Леви к жизни. Определенно - день задался на славу!
Гаэль: Людовик де Можирон, маркиз д`Ампуи Вечер не вдвоем Он сам вызвался побыть гонцом. Генрих пытался возражать, но видя тоскливый взгляд своего приближенного, измученного сидением на одном месте, сдался без боя и разрешил Людовику ежедневный променад по провинции. Уж больно невмоготу юноше было наблюдать день за днем вереницу шествующих за милостями к Валуа. Когда зачастило духовенство, он чуть не взвыл с отчаянья. Анри целыми днями был занят, терпеливо расточая улыбки и дежурные ответы, решая вопросы, которые требовали всенепременно его участия, а его приближенный уже сгрыз со скуки ногти на обеих руках. Но вот уже несколько дней подряд Луи с утра седлал Ареса и отправлялся развозить местной знати бумаги, в которых подробнейшим образом рукой герцога Анжуйского указывалось, что и от кого требуется для поддержания ларошельской кампании. Больше всего Можирону нравилось наблюдать за лицами вассалов Анжу, когда они распечатывали и читали привезенные им бумаги. Тут было все – от подобострастия до мук жадности. Про себя отмечая все эти гримасы, возвращаясь, Луи подробно рассказывал о них своему господину. Сегодня он задержался немного и копыта его коня застучали по улицам Анжера позднее обычного. Виной тому было вино. Почтенный дворянин, хозяин одного из северо-восточных поместий Анже, настоял на том, чтобы посыльный Монсеньора отведал вина из его погребов. За пробой и ни к чему не обязывающей беседой время пробежало неожиданно быстро, и теперь Луи гнал Ареса во весь опор, чтобы Генрих не успел совсем разволноваться оттого, что маркиз слишком долго отсутствует. Вынужденный придерживать коня на поворотах улиц, Людовик выцепил взглядом странное шевеление в темноте у одного из домов. Разобрать на ходу, что там происходило, не представлялось возможным. Навстречу метнулась женская фигура, которую тут же утащили обратно к стене дома чьи-то руки, и все замерло. Мало ли что могло происходить в Анжере в такое время. Собственно, до этого придворному не было никакого дела. Но, если бы то были обычные уличные девки, развлекающие своих ухажеров, то им не за чем было бы выбегать навстречу всаднику, да и таиться, совершая привычную работу тоже ни к чему. Резко натянув удила, он остановил своего коня, вставшего, прежде чем прервать скачку, на дыбы и выдавшего в тишину вечера возмущенное ржание. - Позвольте полюбопытствовать, господа, что тут происходит? – рука маркиза скользнула под плащ, доставая пистолет из-за пояса. Но прежде, чем палить, следовало узнать в кого стоит метиться. И стоит ли вообще Изабель де Лаваль, маркиза де Сабле Может быть, стоило молиться, или громко кричать и звать на помощь, только вот маркиза де Сабле словно приросла к земле, прижимаясь к стене и не в силах двинуться с места. В нескольких шагах билась в руках грабителя служанка, той просто зажали рот, чтобы не шумела слишком сильно. Рука анжерца еще раз, словно задумчиво, погладила мягкий белый мех капюшона, грязные пальцы потеребили белокурую прядь, выбившуюся из-под чепца. Глаза, в которых легко было прочитать смесь алчности и решимости оказались так близко, что Изабель казалось – она видит в них свое отражение – крошечное, дрожащее… Подцепив маску, грабитель стянул ее, разглядывая лицо своей добычи. Тишину, готовую разразиться бедой, раскололо ржание лошади и голос, показавшийся испуганной маркизе неправдоподобно громким. Видимо, такое же впечатление он произвел и на двух бравых приятелей, решивших поживиться этим вечером, тот, кто стоял рядом с Изабель замер, предупреждающе положив ладонь на плечо женщины. Тот, который держал служанку – оказался смелее и сообразительнее. Ссориться со всадником не приходилось, но и отпускать двух женщин ой как не хотелось. - Ничего не происходит, сударь, - с заискивающей улыбкой, через которую пробивался волчий оскал, поклонился он, не отпуская девицу. – Мы развлекаемся, по обоюдному согласию, не так ли, красавица моя? Пнув незаметно девицу по ноге, анжерец добился от нее стона, который, с большой натяжкой, можно было истолковать как подтверждение его слов. Но тут, то ли страх придал Изабель силы, то ли святой Маврикий решил помочь ей, но неожиданно для себя самой и для грабителя, державшего ее за плечо, молодая женщина рванулась к всаднику, оставляя в руках Жано тот самый плащ, на который он позарился. - Помогите, сударь, умоляю, - крикнула она, вцепившись в стремя всадника и поднимая к нему побелевшее от пережитого страха лицо.
Гаэль: Фернандо де Кальво Холодно, теплее, горячо! «Чудо-крем, омолаживает, разглаживает. Превращает серых ослиц в прекрасных кобылиц. Цена…», - пока дон Фернандо тщетно искал на прилавках подобную надпись, дверь растворилась, явив испанцу свет Господень, а также двух дам. Первая из них, брюнетка, была смутно знакома, но выражение ее прекрасного лица вовсе не располагало к какому-либо общению. К счастью, послу даже не пришлось ничего отвечать, хозяин лавки объявился сам, словно чертик из коробки. - Маркиза де Сабле! – на лице дона Фернандо расплылось выражение безграничного блаженства, - Сколько серых дней без вас, сколько холодных… (я хотел сказать – бессонных) ночей! Посол учтиво поклонился обеим дамам, но взгляда не спускал с Изабель де Лаваль. - Не поймите неправильно мою дерзость, но удовольствие лицезреть ваши прелести лишь в стенах Дома Божьего погружает меня в пучину глубокой печали. Розы Франции должны цвести не только в церковных альковах. Тут, порхая на крыльях вдохновения, велеречивого графа посетила неплохая мысль: - Мэтр Рене! Есть ли у вас аромат, достойный подчеркнуть красоту прелестнейшей из смертных? Холодный, как первый снег, но с обещанием блаженства в сердце, как цветок, согретый лучами горячего каталонского солнца. Сладкий, как нектар, легкий, как оперение крыльев ангела!
Гаэль: Henri de Valois Есть только миг между прошлым и будущим Чудеса все-таки случаются. Невероятные, немыслимые, ослепительно прекрасные чудеса. Принц осознал это, когда вместо того, чтобы оттолкнуть, руки Людовика обняли его плечи, а губы ответили на порыв. Осознать это чудо было не просто, да он бы и не смог сейчас. Сейчас он мог только с мучительной жаждой снова и снова целовать, шептать что-то бессвязное, не замечая, как все тело бьет крупная дрожь, словно он опять, только что, оказался вытащенным на берег из холодной Сены. Арес, которому надоело ждать, чуть подтолкнул умной головой Монсеньора, напоминая тому, где он, и зачем он. Не размыкая рук, не отпуская от себя даже на дюйм друга, которого он только что снова обрел, нет, больше чем друга, чуть было не утраченную часть себя самого, Генрих, как мальчишка, задыхаясь от волнения, взглянул в глаза маркиза. Господи, как я мог помыслить о том, чтобы жить дальше без него? Прости меня за такое святотатство. - Я не могу тебе приказать остаться, Луи. Но я могу просить. Поэтому я прошу тебя, если твой принц тебе дорог, если ты меня хоть немного любишь – останься. Потому что если ты сейчас уедешь… то лучше бы ты оставил меня тонуть в Сене. Голос Монсеньора звучал хрипло, глухо, словно просьбу остаться произносили не человеческие уста, говорило само сердце, только что узнавшее любовь.
Гаэль: Ночные тайны Лувра Губы его приникли к губам Маргариты, жарким, влажным, манящим... Он на какое-то мгновенье даже забылся, отдаваясь этим губам, этим рукам, отдаваясь этому поцелую... Все закончилось так же внезапно, как и началось, и картина поменялась в один миг: вместо зовущей, пленительной Маргариты - испуганная женщина, прижимающаяся к нему, будто ища защиты, а на пороге комнаты, только что казавшейся уютным уголком лишь для двоих - всевидящая королева-мать. О, Генриху Наваррскому не нужны были долгие разговоры! Он понял. Он в один миг все понял. И эта записка, и это поведение Маргариты - все тут же нашло свое объяснение. Нет, но какова жена! Аплодисменты, Марго! Только долгие горячие аплодисменты! Он мягко, насколько только мог, улыбнулся - видит Бог, умом она пошла вся в свою матушку! - взял ее ладони в свои, быстро погладил по рукам, а потом перевел взгляд на стоявшую у входа Екатерину Медичи - взгляд самый невинный, самый кроткий, самый покорный на свете: - Мы просто уже никого не ждали, мадам, - Генрих мягко обнял свою супругу за плечи, а затем сделал шаг вперед, словно закрывая ее, уже готовую отойти ко сну, от лишних взоров. - Но если важное дело привело вас сюда, мы к вашим услугам в любое время дня и ночи, Ваше Величество. Так же, как и Марго, он отвесил королеве-матери учтивейший поклон. Лицо короля Наваррского выражало сейчас полную покорность и готовность служить Екатерине, и только очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, как лукаво блеснули при этом его черные глаза.
Сибирский кот: Очень ждем на игре представителей Лотарингского дома: Шарль де Лоррейн, герцог де Майенн Луи де Лоррейн, кардинал де Гиз Так же, мы с радостью примем в игру дворянина из свиты Франсуа де Валуа: Жан д'Арсе, барон де Ливаро Господа, придворные дамы скучают без вашего общества.
Гаэль: Henriette de Cleves Дамы, дружба и политика - Смотря в чьи запасы залезать, милая моя! Уверена, что подобных средств в закромах твоей матушки, вкупе с закромами мэтра Рене, хватит для того, чтобы перетравить добрую часть кокеток Франции, - прикрыв глаза от удовольствия, Анриетта с готовностью отдалась во власть умелых рук подружки. Женщине всегда приятно слышать комплименты в свой адрес, но когда эти комплименты звучат из уст подруги и первой красавицы королевства, приятнее вдвойне. - Марго, любой из моих…- герцогиня запнулась, подбирая слова, как бы поизящнее обозвать своих любовников, - не мужей, но очень близких мне мужчин, прежде всего, любит во мне шальную девчонку, а не Ее Светлость. Особенно, если учесть, что многие из них так и не узнали, за какого вельможу им довелось исполнять его супружеские обязанности, - задорно улыбнувшись, мадам де Невер с любовью посмотрела на принесенные Жийоной вкусности. – Дорогая, это - яд и смерть для фигуры, - длинный пальчик ухоженной ручки безапелляционно указал на сладости, - но ведь красоту ничем не испортишь, верно? – без всяких на то сомнений, Генриетта ухватила небольшой кусочек бисквита и ловким жестом отправила его в рот. - А что Карл? На что тебе его любовь и нежность? Это пустое. А гвардейцев и швейцарцев пусть приставит к нам побольше. Нам же лучше - богаче выбор! К чему ему теперь блюсти твое целомудрие – ты теперь замужняя женщина, так пользуйся своими привилегиями, – вытерев пальчики салфеткой, герцогиня изрекла известную мудрость: - Твой брат должен знать не хуже твоего мужа – ребенок короля – не всегда наследник престола, зато ребенок королевы на то имеет все права. А кто, когда, с кем… - это вы еще доказать попробуйте. И пусть о том заботится теперь мой кузен Анрио, а Карл спокойно займется собаками. Вот и вся политика, - не удержавшись, принцесса Клевская утянула еще один бисквит и расправилась с ним даже быстрее, чем с первым.
Гаэль: Антуан Кабош, палач парижского судебного округа В доме повешенного не говорят о веревке... - За хорошую плату можно и продать некоторые свои знания и умения, не этим ли жив простой люд, а сударь? – крякнув неопределенно, Кабош подошел к своей двери и отпер замок. Оставив ее настежь раскрытой, аженец поприветствовал ожидающих его прихода. Тут надо отметить, что жильцов у мэтра прибавилось за последнее время. Кроме гордо восседающего на убогой кушетке, сверкающего взглядом кота Герцога, прямо перед дверью сидел огромный черный пес. С месяц назад, на следующий день после посещения королевы-матери в Фонтенбло, совершая свой уличный досмотр по утру, Антуан нашел его на одном из примыкающих к Рынку переулков. У животины был рассечен лоб ударом копыта лошади, но благодаря морозу рана не кровила уже, а задние лапы переехала телега. В силу своих размеров, пес еще не окончательно замерз, его сердце, Кабош подумал тогда, что оно должно быть не меньше человеческого, еще тихо билось, а из больших ноздрей черного носа тянулся едва заметный пар. Палач уже собрался добить зверя, чтобы тот не мучился, но длинные черные ресницы дрогнули и глаз, похожий на спелую сливу, уставился в глаза бывшего подмастерья Нострадамуса. Теперь этот зверь, выхоженный стараниями Кабоша, поселился у него в доме и даже почти понравился Герцогу. Дабы не ущемлять кота окончательно, мэтр нарек его титулом пониже, чем у крысолова. Пропустив в дом хозяина, он скалил зубы на посторонних стоящих на улице и гулко рычал. - Барон, впусти, - Кабош вытащил из-за пояса принесенные бутыли, поставил их на пол, положил на стол окорок и, отрезав небольшой шмат, кинул его в сторону кота. – Ваша Светлость, ваша доля. Барон, хватит рычать, давай послушаем этого господина, коли уж ему по вкусу наша пища. – Отрезав еще кусок мяса, палач кинул его псу. Тот ловко поймал зубами еду и тут же ее проглотил, почти не жуя. Лишь пару раз клацнул внушительных размеров клыками. – Проходите, сударь, а людей своих попридержите на улице. Барон не любит, когда в доме толпа. Да и Герцог может в лицо вцепиться ненароком, если заподозрит, что на наше мясо слишком много желающих. Посмотрев довольно на тех, с кем делил свой незамысловатый кров, палач парижского судебного округа, начал освобождать от кости оставшуюся мякоть.
Сибирский кот: Грядет последний год правления короля Карла IX Валуа. А двор Его Величества танцует! Его наполнят смерть и любовь. А двор Его Величества танцует! Интриги и война станут обыденностью. А двор Его Величества танцует! Найдется место предательству одних и верности других. А двор Его Величества танцует! Мать потеряет сына, отец дочь. А двор Его Величества танцует! Король умрет, на трон взойдет другой. А двор Его Величества танцует! Последний год правления короля Карла IX Валуа Танцуйте с нами, дамы и господа! Последние из Валуа Ждем наших героев!
Гаэль: Карл IX Валуа Ревность - сестра любви, подобно тому, как дьявол - брат ангелов Карл с досады больно прикусил себе ус. Эта женщина, вроде и не сказав ничего эдакого, заставила его покраснеть, ощущая свою неуклюжесть. Черт его дернул за язык наговорить лишнего Анжу и самого же себя выставить пред дамой в неприглядном свете. Что это вообще было? Ревность? С чего бы это? Он давно знал Генриетту Клевскую, испытывал к ней теплые чувства, а тут просто, как с поводка своего же сорвался. Следовало загладить неловкую ситуацию и впечатление, которое, похоже, создалось о его нраве у мадам де Невер. А с какого перепуга он должен был тревожиться об этом? Он брат, в конце концов, он король и имеет право сказать своему родственнику и подданному то, что считает нужным! И какое ему дело, что о нем подумала невестка Генриха Гиза? Тогда, смерть Христова, с чего у него похолодело в висках, которые покрылись мелким противным потом, язык словно прилип к небу, а глаза никак не хотели отрываться от изящного изгиба шеи подружки Маргариты, и отмечали, как по ее белоснежной коже струятся огненные волоски, непокорно выбивающиеся из прически? Почему тогда так хотелось прижаться к этой коже, под которой тонкой нитью бьется жилка, вещая о ритме сердца этой женщины, губами, ощутить ее вкус, а из ее волос повыдергивать все шпильки и заколки, ощущая, как прохладный золотой водопад накрывает его ладони? Шарль-Максимильен чуть тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. - Мадам… - в голосе пробился непрошенный хрип, и монарх тихонько кашлянул, прочищая горло. – Ваша Светлость, наш брат Анжу прирожденный полководец и он сумеет позаботиться о наших с вами единоверцах. Но… Если вы посчитаете правильным больше не танцевать, одно ваше слово, и я остановлю музыку, свечи будут погашены, а бал окончен. Я только хочу напомнить вам, простите мне мою негалантность, что вы обещали мне следующий танец и сами его выбрали, - государь с трудом скрыл лукавство во взоре. Он-то хорошо знал, как его сестра и ее подруга любят светские развлечения. – Решать вам, герцогиня, как вы прикажете, так и будет. Монарх посмотрел на музыкантов и приготовил руки для хлопка. Одно ее слово, одно его движение…
Сибирский кот: Клинок и женская рука Сошлись на ложе Маргариты… Вокруг та ночь, где кровью сыты И псы, и люди, и века. Пронзает свет удар из тьмы, Горят глаза, сердца пылают. И отданы и в ад, и раю Все жертвы жажды сатаны. Металл и тело, что сильней? Крест тенью лег на покрывало… Еще бы чуть и кровь хлестала – Ждала ли Медичи вестей? Из спальни новой королевы Мольбу желала услыхать? Когда молила чернь и знать - Но гугеноты против веры. И католических молитв Для власти Риму не хватало, И силы мало, права мало А Папа ждет, а Бог смолчит. Лара Фелисион
Гаэль: Мария Клевская С чистого листа Прикосновение влажной ткани к горящей коже приносило облегчение, так что Мари опустилась обратно на постель, пытаясь как-то уложить в воспаленном сознании мысль о том, что Генрих вернулся и даже пришёл её навестить. Это было очень и очень опасно – может быть, принцесса Клевская и была уверена, что муж забыл её – но для всех прочих они всё равно были связаны. Где может появиться беглый Конде, если прибудет во Францию, как не в своём доме? Его могут узнать и схватить… Мысли путались от жара, но всё-таки Мари поняла, о чём говорит Генрих. Он виноват. Вина и невиновность проходили через их брак красной нитью. Чья вина была в том, что жена принца Конде в свое время увлеклась Генрихом Валуа? Красивой девочке, ей льстило поклонение принца крови, наследника престола, хотя это было не более чем девичьей влюбленностью. Мари поняла это спустя какое-то время, когда придворные сплетники – а таких в её окружении всегда было довольно – с удовольствием говорили при ней о новой любви Монсеньора, стараясь разглядеть на лице Клевской хоть тень ревности. Однако ревности или злости не было. Легкий флирт и приятное знакомство не переросли в нечто большее, оставив лишь воспоминания. Воспоминания, которые могли быть куда приятнее, если бы не ревность Генриха де Бурбона, но, опять же, кто был в этом виноват? Кто мог знать, что обычный династический брак, подобный тем, которые испокон веков заключались в их семье, для принца Конде станет браком по любви? Мари принимала его любовь за страсть, но, видимо, его привязанность была глубже, раз даже сейчас, когда его чувства к ней охладели, Генрих всё-таки пришёл её навестить. С риском для жизни. Будь Мари в добром здравии, она позволила бы Конде продолжить свои покаянные речи, но сейчас, страшась смерти, сама чувствовала необходимость попросить прощения. - Вы ни в чём не виноваты, Генрих, - принцесса Клевская взяла мужа за руку, - вы были преданным мужем. В понятие «преданности» вряд ли входило пренебрежение женой последний год, но тут трудно было винить одного Конде.
Гаэль: Цена греха Симон де Физ Симон де Физ, барон де Сов, торжествуя и не скрывая злорадства, любовался закутанной в плащ и вуаль женской фигурой, забившейся в угол повозки. Ему доставляло такое удовольствие любоваться своей женой, что весь путь от дома, до аббатства Фонтевро, куда супружеская чета держала пут, он проделал, не оставляя Шарлотту ни на мгновение одну. Хотя, кроме мести, у него на то была еще одна причина, барон побаивался, как бы доведенная до отчаяния женщина не сорвала его планы каким-нибудь безрассудным поступком. За истекшие семь месяцев он еще не насытил свою мстительность, слез Шарлотты, отданной королевой-матерью на милость мужа, ему было недостаточно. Нет, пусть каждый день ее будет наполнен муками за тот позор, который она навлекла на его имя, развратничая с королем Наваррским. - Запомните, сударыня, - почти ласково предупредил он жену. – Если вы откроете свой красивый ротик и скажете хоть слово о том, кто вы, за это неуместную откровенность заплатит жизнью ваша дочь. Дочь. Лицо барона исказила гримаса брезгливости. Королевское отродье, маленькое, кричащее существо, появившееся на свет раньше срока. Но, видимо, небесам было угодно оставить ей жизнь, а заодно сделать орудием мести Симона де Физ. - Вы меня поняли, мадам? Тень красавицы Шарлотты, любовницы короля Наваррского, любимицы королевы Екатерины, молча кивнула головой - Вот и прекрасно. Мы уже подъезжаем. Посмотрите, мадам, в каком великолепном месте вам предстоит провести остаток своих дней! Право же, никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не забочусь о вас. Настоятельницей аббатства была Луиза де Бурбон, принцесса крови, пережившая уже трех монархов, двух Францисков, и одного Генриха. Барон написал ей письмо, в котором красноречиво рассказал историю о дальней родственнице, сбившейся с пути истинного, и просил милости для оной девицы – места в монастыре кающихся грешниц. Расчет Симона де Физ был прост, аббатство было огромным, кто обратит внимание на еще одну послушницу, кому придет в голову искать там Шарлотту де Сов? Луиза де Бурбон В Фонтевро барона и его попутчицу уже ждали. Выслушав доклад сестры-капелланши о прибывших гостях, настоятельница отложила в сторону печать аббатства, коей скрепляла бумаги и, слегка помедлив, поднялась со своего места. Любая монахиня – пусть игуменья – считается погибшей для мира и не зря церковь строжайше запрещала людям, посвятившим себя служению Богу, покидать стены своей обители и без нужды сообщаться с мирянами. Однако настоятельница королевского аббатства слишком часто решала вопросы, касающиеся управления своим немалым хозяйством, чтобы вести себя слишком уж отстраненно от внешней жизни. К тому же она никогда не забывала, чья кровь бежит в её жилах. - Передай барону де Сов и его спутнице, что я жду их в зале капитула, - тон аббатисы был спокойным и сдержанным, но в нем чувствовались властные нотки. – И проводи их туда. Безусловно, королевский секретарь не стал бы хлопотать за простолюдинку, но всё же Луиза де Бурбон сочла излишней честью встречать будущую послушницу на пороге. В зале для деловых переговоров это было более удобно. Перечитав для верности письмо барона де Сов снова, настоятельница спустилась в зал капитула для знакомства с девицей, которая – по словам Симона де Фриза – сбилась с пути.
Гаэль: Генрих Наваррский Короли платят дважды Генрих с удовлетворением выслушал реплику вдовствующей королевы. По ее тону и прозвучавшим словам становилось понятно, что она уже проиграла это сражение. И сейчас только пытается отстоять занятые ранее позиции. Речь Маргариты вызвала на губах Наваррского едва уловимую тень ласковой улыбки. Откровенно улыбаться в такой ответственный момент - значило погубить себя. Человек, насмехающийся над собственным страхом, унижает достоинство тех, кто ему этот страх пытается внушить. Этого допустить было нельзя. Карл Валуа - личность экспрессивная и непредсказуемая. Мало ли, что ему взбредет в голову при виде столь явного пренебрежения... Когда король, наконец, заговорил, Анрио невольно скрестил пальцы "на удачу". Смешной, наивный детский жест. На лице беарнца при этом не дрогнул ни единый мускул. Взгляд оставался сосредоточенным и смиренным. Приговор христианнейшего монарха пролился на душу юного Бурбона подлинным бальзамом. Молодой человек и не рассчитывал столь легко отделаться. Пускай своим решением Карл IX и давал понять, что разбирательство еще не окончено и дело еще не закрыто, в действительности, самая страшная гроза миновала. О ее последствиях теперь можно было не беспокоиться. У Наварры будет много свободного времени, чтобы найти выход из сложившегося положения и вернуть себе утраченное доверие, чтобы совершить очередную попытку добиться власти, свободы и любви. Единственное, что его по-настоящему тревожило: как сумеет избежать огласки подробностей истории под Ла Рошелью прелестная супруга. Предусмотрела ли она подобное развитие событий? Просчитала ли все ходы изворотливого и непостоянного ума дорогого братца? Есть ли у нее шанс выйти победительницей из этого поединка на интригах? - Сир, - обратился сын Жанны д'Альбре к сюзерену, - разрешите прежде, чем Вы призовете стражу, дабы я мог с достойной свитой покинуть Ваше общество и отправиться к месту временного заключения, назначенного Вашей высочайшей волей, выразить Вам свою благодарность за ту сдержанность и воистину королевскую справедливость, которые Вы проявили в этом непростом деле. Я понимаю, насколько непростым будет Ваше окончательное решение и заранее прошу у Вас прощения за эти неприятные минуты. С этими словами гордый уроженец южных земель низко склонил голову в знак покорности и уважения к мудрости правителя. Бросив короткий, но полный благодарности и жгучей страсти взгляд на очаровательную Маргариту, смелый гасконец обернулся к венценосному родственнику: - Ваше величество, я готов. Когда прикажете отбыть?
Сибирский кот: Быть рабом у любимой лучше, чем королем без нее Henriette de Cleves Вопреки внутренней силе, логике, даже желанию. Анриетта не устояла перед напором короля. Напором этого мужчины, в котором смешивались повадки дикого зверя и робость дитя. Приятно было обмякнуть во власти его рук, хотелось отдаться его воле, не оглядываясь назад. Отвечая страстно на поцелуй Карла, она знала, что не его власть защит ее от всех и вся, а его руки и его любовь. Что король Франции будет ее охранять и оберегать не волею прихоти, а своей душой, своим сердцем. Но отвечая на поцелуй монарха, Анриетта не думала о своей участи, она вообще не думала не о чем, тая подобно льду в его объятьях. - Так вы позволите своей сестре видеться с мужем? – Эти слова, словно заученный сонет, сами слетали с ее уст, ее ноги подкашивались, чувствуя, что ее поддержит на сильная опора. Ее Светлость смотрела на короля и пьянела от его взгляда, не найдя в себе желания отвести своего взора от его потемневших очей. Так удав завораживает жертву. Лишая воли, пленяли полные страсти очи Карла Девятого. - Шарль…- нежность сама слетела с уст, едва губы короля отстранились. - Шарль, - Анриетта еще раз попробовала на вкус это имя и улыбнулась. Ей нравилось. Его звуки ласкали гортань и на язычке герцогини де Невер оно становилось еще и кокетливо мягким. Перед ней был молодой, полный сил мужчина, она сама была женщиной, женщиной познавшей многое и многих, так зачем сдерживать себя в угоду нелепой игре во флирт, когда гораздо приятнее отдаться в водоворот страсти? - Мне тяжело стоять, сир. Вы увели землю из-под моих ног, - с непосредственностью женщины уверенной в красоте своих лодыжек шепнула принцесса Клевская на ухо королю. – Может, позовете моих слуг? Они донесут мене до портшеза и до дома,.
Гаэль: Маргарита Валуа, королева Наваррская Начало новой жизни Нашла ли Маргарита Валуа своего старшего брата изменившимся? И да, и нет. Перед ней бы все тот же Генрих, любящий красоту, преклоняющийся перед изяществом, он видела это по тому, каким удовольствием загорелись его глаза при виде шествия пажей. Те, наподобие библейских волхвов несли дары, но роскошь даров превосходила всякое воображение. Но в то же время, появилось в нем что-то новое, и, в то же время такое знакомое… до боли знакомое. «Ну конечно, вот этот взгляд, вот эта упрямая складка у губ. Это странно, почти невероятно, но я столько раз видела, как так же смотрит Карл, когда собирается настоять на своем. Что же, это все передается французским королям вместе с даром излечения золотухи? Тогда сохрани нас Господь». Стоя под шелковым балдахином, приветствуя брата, боясь и желая поймать на себе его взгляд, Маргарита задумалась над тем, что же делает с людьми власть. Неужели достает из душ, освобождает на свет божий все темное, что хранилось в них раньше? Если так, то Боже, храни Францию. И Карлу, и Генриху, и Франсуа, застывшему рядом с ней немой статуей безразличия, всем им было за что предъявить счет Небесам. И ей, Маргарите, тоже есть за что, только никогда ей не добиться права вот так, надменно, иронично, улыбаться уголками румяных губ, как это делает сейчас Генрих. Она женщина. Она дочь короля, сестра короля, и жена короля. Она всегда будет второй. И только если найдется сердце, любящее ее – только в нем она сумеет стать первой.
Гаэль: Екатерина Медичи Мера за меру Екатерина Медичи, переборов слабость, выпрямилась в кресле, глядя на сына уже не нежно и просящее, а твердо и с горечью. Значит, он так и не понял! Воистину, Господи, когда ты хочешь наказать нас, ты делаешь глухими и слепыми. Неужели всем ее надеждам, возродившимся с восшествием Генриха на французский престол, суждено с ним же и погибнуть? На мгновение мелькнула искусительная мысль… вино стояло так близко, а ее отчаяние было так велико… Но нет, слишком много решимости было в каменном сердце этой несгибаемой королевы, прошедшей через все горести, которыми только судьба может осыпать женщину. Нелюбовь и пренебрежение мужа, торжество соперницы, непослушание детей, смерть их. «Что еще ты можешь мне сделать?», - могла бы спросить она небо. Но беда в том, что ответ Флорентийка знала и сама. Смести с лица Земли и из истории Франции династию Валуа, как ветер сносит прах. Не оставив и следа. И это будет страшнее всего. - Я готова, Ваше Величество, подчиниться любому вашему решению, - спокойно произнесла она, погладив ладонью прохладное серебро кувшина, несущего в себе смерть. – Но хочу вас предупредить, что через несколько дней, через месяц, через год жизнь вашего драгоценного маркиза д’Ампуи вновь подвергнется опасности. И так снова, и снова, пока, наконец, судьбе не надоест его защищать, и тогда вы, Генрих, потеряете того, кого так боитесь потерять. Екатерина Медичи налила в бокал тягучего красного вина, посмотрела сквозь рубиновую влагу на свет, любуясь его оттенками. - Нет, я не угрожаю, Генрих, вы зря заподозрили меня, к тому времени я буду либо мертва, либо заточена в монастыре, ведь так вы решили? Это сделают другие, за меня. Найдутся те, кого не устроит король, укладывающийся каждую ночь в постель с красивым юношей, вместо женщины. Хотя бы потому, что от такого союза Франции не получить наследника. Или еще хуже. Возможно, вас убьют вместе с вашим любовником. Гизы, или Наварра, или еще кто-нибудь из ваших врагов. А церковь провозгласит ваше убийство актом богоугодным, и благословит на трон того, кто, может быть, и не прочь развлекаться за спиной у жены, но делает это с женщинами, а самое главное, способен наплодить кучу здоровых сыновей… Но я то этого не увижу, не правда ли, Генрих? Екатерина Медичи, улыбнувшись бледно и страшно, поднесла к губам бокал, внимательно следя за сыном, как волчица за добычей. Не хотелось умирать. Но стоит ли жить, если родное дитя желает твоей смерти?
Гаэль: Анри де Лоррейн, герцог де Гиз Abyssus abyssum invocat Жест Маргариты, робко потянувшей ткань колета, был каким-то детским, трогательным. Его Светлость был тронут и тем, что она помнит о его привычках. В ее глазах голосе что-то неуловимо изменилось. И от этих перемен у Генриха Лоррейна защемило в груди. Где та беззаботно смеющаяся Марго, которая была уверена в том, что у ее ножек весь мир? Что сделалось с ней после их последней встречи? Тогда, покидая Париж, он был уверен, что она обрела свое место и счастье подле супруга, которого так защищала в ночь Святого Варфоломея. А сейчас видел перед собой растерянную и похоже одинокую женщину. Ну хорошо, пусть это он во злобе думал, что ей нужен Наваррский, а ему нужна жена. На самом деле, Гиз прекрасно понимал, что Бурбону все равно, какую юбку подминать под себя, но Маргарита запросто могла найти утешение в окружающих, всегда окружающих, ее поклонниках. - Сударыня, - он коснулся подбородка королевы Наваррской, поворачивая ее лицо к себе. Пальцы герцога были ледяные. Эта напасть началась с ним со смерти отца. Сердце должно было отбивать сумасшедший ритм, чтобы кровь начинала нормально циркулировать в руках и согревать их. Однако это не мешало герцогу крепко держать шпагу и не ослабляло его удар. Дискомфорта он тоже от того не ощущал, как и не привык согревать их у огня. – Сударыня, вы несправедливы в своих суждениях. Вы сами, и только вы – есть единственное ценное, чем может обладать мужчина, король, государство. Ваша сущность, образ, разум – то, чем стоит гордиться. И не только вашему супругу, а всем тем, кто имеет счастье быть подле вас. Вспомните, что о вас говорят, как об умнейшей женщине Франции и только глупец не будет считаться с вами. Я думаю, вы просто видите все в темных тонах потому что… - договорить Лоррейн не успел. За потайной дверью, ведущей в покои сестры короля, раздался шорох. Он хорошо знал эту комнату и хорошо знал все ее входы и выходы. Ошибки быть не могло. Бровь Анри приподнялась вопросительно, в глазах застыли изумление и насмешка. - Что это, мадам? Ловушка? Очередная уловка? – притянув за шею к себе голову королевы, шепнул он ей на ухо. Но даже в шепоте его были слышны упрек и досада. На самого себя.
Гаэль: Генрих Наваррский Черное на черном Пламя свечей трепетало от срывающегося с губ дыхания мужчины и женщины, сидящих на полу друг напротив друга. Дрожащие огоньки метались из стороны в сторону, порождая причудливые тени. Их отблески ложились янтарной росой на волосы обворожительной фрейлины и подсвечивали медовым светом темную шевелюру короля Наваррского. В полутьме скрывались лица, истинные чувства и стирались грани между дозволенным и запретным. В глубоких манящих омутах глаз юного Бурбона тлели угольки лукавства и присущейй ему одному легкой безуминки, которой он умел так ловко заражать окружающих, превращая сомневающихся в друзей, а врагов вынуждая лишь сильнее скрежетать зубами от бессильной ненависти. Генрих тоже не торопился. Ему хотелось продлить этот вечер как можно дольше. Удивительно, но с маркизой де Сабле этот ветреный повеса чувствовал себя легко и непринужденно. И дело было вовсе не в том, что сын Жанны д'Альбре не видел в ней потенциальной любовницы. Наоборот - Изабель вызывала в его груди волну сладостной нежности и горячего желания. Ее красота, ум, веселость - все это заставляло гасконца тянуться к своей гостье с неистовой страстью. Так рвется к теплу и солнцу крошечный росток, пробившийся сквозь плотно утоптанную пыль на обочине проезжего тракта. И вместе с тем дружба госпожи де Лаваль значила для него ничуть не меньше. Беарнец колебался, в задумчивости покусывая губы - толи предложить своей прелестной гостье пылкую любовь своего большого и благородного сердца, толи и дальше наслаждаться простотой и открытостью сложившихся отношений. - Вам ли, сударыня, думать и говорить о старости? - Усмехнулся Анрио, протягивая руку и легонько касаясь обнажившейся шелковистой кожи. - Вы юны, полны сил, прекрасны и счастливы. Судьба благославила Вас белоснежным крылом ангела, даровавшего умение радоваться жизни и видеть мир во всем великолепии радужных красок. Продолжая говорить, он бережно провел мягкой подушечкой пальца вдоль извилистой голубоватой ленточки вены на внутренней стороне руки своей визави. Закончив путь у запястья, сомкнул пальцы в кольцо, заключая хрупкую кисть в крепкие оковы. Улыбнулся, поймав любопытный взгляд очаровательной гостьи. - Возможно, Вы не поверите мне. - Покачал молодой государь головой, продолжая удерживать ручку фрейлины в своей. - Я был бы искренне рад сыграть роль заботливого и любящего супруга, не сфальшивив ни в едином чувстве. Однако Маргарита не любит меня. Мы друзья - добрые, готовые прити на выручку в трудную минуту друзья. Я уважаю право своей жены на любовь и свой крошечный кусочек счастья. Если я оказался недостаточно хорош, чтобы составить ей это счастье, что же, разве в праве я мешать ей получить причитающееся, утолив жажду из другого источника? Выпустив руку Изабель, Наварра откинулся на подушки и рассмеялся, запрокидывая голову: - Ох, мадам! Видите, насколько я откровенен с Вами? Если бы я был последовательным приверженцем методов семейства Валуа в решении некоторых деликатных вопросов, то мне пришлось бы Вас отравить, чтобы не позволить Вам покинуть мои апартаменты, унося в душе раскрытую мной по неосторожности страшную тайну семейной жизни четы Наваррских. Не желаете ли отведать вина? Отличное анжуйское - в меру терпкое и сладкое. Божественный вкус солнца, ветра и свободы! - Хитро подмигнул гасконец, приподнимаясь на локтях и берясь за тонкую ножку изящного бокала.
Гаэль: Супругом можешь ты не быть... Луи де Бюсси – Будьте покойны, монсеньор, со мной Её Величество находится в полнейшей безопасности, как ни с кем другим, – Бюсси склонил голову перед герцогом и обратил свой взор в сторону королевы. Дурманящий аромат духов Маргариты вскружил молодому человеку голову, как стакан крепкого вина. – Что ж, Бюсси, начало положено и весьма недурно, – мысленно подбодрил он сам себя. И, хотя в словах Маргариты Наваррской читалась явная насмешка, граф не чувствовал в этой насмешке и намёка на издёвку. Скорее это было женское кокетство. К тому же, в глазах королевы явно читался интерес. В конце концов, она была в хорошем расположении духа и это было куда лучше дежурной улыбки и сухого приветствия, которыми Маргарита могла бы одарить Луи де Клермона согласно правилам этикета. Её Величество так ловко спародировала приветствие Бюсси, что он едва сдержался, чтобы не рассмеяться. – О, мадам, Вы не только самая прекрасная из всех королев, но также и самая милосердная. – молодой человек слегка склонил голову в знак почтения и, придав своему лицу притворно скорбное выражение лица и отведя на секунду взгляд в сторону, продолжил, – Вот только, уверяю Вас, мой случай неизлечим. Ни одна, даже самая чудодейственная мазь не в силах мне помочь, если только она не обладает способностью избавлять людей от воспоминаний. Впрочем… И в этом случае она оказалась бы бессильна – нет в этом мире ничего, что способно было бы стереть из моей памяти воспоминания о Вас и Вашей восхитительной красоте. Продолжая в открытую любоваться совершенными чертами лица Маргариты, Бюсси усмехнулся про себя той нелепице, которую они с ней наговорили. Несмотря на свою искушённость в женской красоте, молодому человеку приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы сохранить здравый рассудок – красота этой женщины и её манера поведения способны были свести с ума даже повидавших многое кавалеров. Как известно, чем более недоступна цель – тем она желаннее. Возможно, отчасти поэтому Луи предпочитал завоёвывать сердца замужних женщин. Не так давно он участвовал под предводительством нынешнего короля Франции в осаде Ла-Рошели – безрассудной операции, в которой они потеряли сотни воинов убитыми. Но королева Наваррская по своей недосягаемости могла дать фору самой неприступной крепости, и это делало её ещё более вожделенной и более желанной! И, безусловно, Бюсси приложит все усилия и бросит в бой все резервы чтобы завоевать её расположение – неважно, потребуется ли для этого долгая осада, или же стремительный штурм. К тому же, ходили слухи, королева обладала весьма любвеобильным характером, а значит, шансы на успех имелись. – Признаться, мадам, если бы мне и в правду грозило ослепление за возможность увидеть Вас хоть на миг – я почёл бы за счастье воспользоваться этой возможностью, – продолжил молодой человек куда более серьёзным тоном. – Краткие моменты счастья могут стоить больше всей остальной жизни, Вы не находите? Маргарита Валуа Маргарита Валуа не обладала кротким нравом, а рядом с графом де Бюсси, смотрящим на нее, словно на блюдо с особенно аппетитными сладостями, ее и вовсе охватил дух противоречия. Сцепив за спиной пальцы, юная королева качнулась на носочках своих атласных туфелек. Подвеска из единственной, но совершенной по форме и цвету грушевидной жемчужины, дрогнула, как живая, и уютно скользнула в нежную ложбинку груди, словно дразня запретным. - Не нахожу, граф, совершенно не нахожу, - в звонком, немного детском голосе королевы Наваррской звучала и насмешка, и вызов и приглашение этот вызов принять, если хватит смелости. Темные, как все ветхозаветные ночи, глаза дочери Генриха II бестрепетно смотрелись в светлые глаза Луи де Клермона, словно в озерную гладь. Только вот глубина у таких озер обманчива… иногда кажется, что за зеркальной поверхностью бездна, а оказывается всего лишь грязи и ил… бывает и наоборот. - Что такое счастье? Мимолетная иллюзия, - продолжила свои рассуждения самая ученая из королев. - Согласна, иллюзия приятная, и если уж обманываться, то обманываться приятными вещами. Но! Указательный пальчик королевы прижался к ее свежим губкам, словно призывая дворянина разделить с ней важный секрет. - Но не лучше ли не иметь иллюзий? Тем самым мы защитим себя от разочарований, ибо разочарование – неизбежный спутник счастья! Мы ищем его, находим, обладаем, пресыщаемся… и разочаровываемся. Так стоит ли стараться?
Гаэль: Венецианские фантазии Вероника Франко - Вы в который раз спасаете меня, моя дорогая маман… - Вероника в благодарном поцелуе приникла губами к тыльной стороне ладони своей матери, Паолы Ваноцца. Салон со всей немногой прислугой, работающей там, был уже поднят на уши. Кто-то суетился на кухне, готовясь к трапезе высокочтимых гостей, кто-то застилал свежие простыни в опочивальнях, кто-то пытался растолкать спящего после вчерашнего кутежа музыканта… - И этим лишь взращиваю твою ветреность, - не теряя времени, материнские руки потянулись к завязкам платья дочери. – Тебе надо переодеться, я все уже приготовила… - Маман! – Вероника недовольно хлопнула ладонями по юбке, глядя на приготовленное матерью платье, которое вместе с отутюженными лентами для шнуровки корсета лежало на кровати ее спальни. Яркое, до вычурности разукрашенное тонкими вышивками и настолько пышное, что Вероника в нем едва ли поместилась бы даже в самом просторном кресле. – От чего перед королем я должна выглядеть словно павлин? – голосом, определенно выражающим недовольство выбором матери. Вероника скрылась за дверью гардеробной комнаты, чтобы выбрать платье самостоятельно. - Наверное, от того, что он король, - между тем отвечала ей Паола. - А ты, дорогуша, сегодня его павлин… - Его… Или не его… - рассуждала Вероника, снимая с себя платье и облачаясь новое, гораздо более скромное, нежели выбранное матерью, с куда более узкой юбкой, без воланов, рюш и вышивок. – Под титулом, дорогая маман, скрывается мужчина, не отличающийся от тех, что согревают мою постель еженощно… - она вышла из гардеробной и подошла к матери, позволяя ей помочь себе со шнуровкой и завязками. - А в королевских штанах прячется то же, что и в любых других… Голые мужчины все одинаковые… Мне ли объяснять Вам это, матушка? - Французы, Вероника, любят щегольство и помпезность… - в последней попытке образумить дочь произнесла Паола. - Тогда все французы глупцы! – фыркнула монна, принимаясь перед зеркалом поправлять растрепанные ветром волосы. – Ели обернуть конфету в красивую бумажку, слаще она не становится… - Избавь меня от своих метафор, - Паола устало покачала головой. – Иди уже, иди, тебя ждут, - взяв лицо дочери обеими теплыми материнскими руками, она коснулась ее лба губами и ласково посмотрела в глаза. – И улыбайся, Вероника… Улыбайся. Платье из хваленого шелкового итальянского атласа сочного синего цвета было украшено, разве что, только шнуровкой вдоль спины, завершающейся большим атласным же бантом на талии, ленты которого спускались до середины юбки. Декольте, смело открывающее грудь и плечи, было украшено круглым кулоном на тонкой цепочке. Пальцы рук – парой небольших перстней. Все дорого, но просто настолько, чтобы не казалось фальшивым и наигранным. За двустворчатой белой дверью слышались мужские голоса и смех. Вероника, стоя за дверьми, держалась обеими руками за их посеребренные ручки и собиралась духом, чтобы войти в зал. Подошедший к ней со спины юноша с лютней в руках будто разбудил ее своим пришествием, она подняла не него взгляд. Немного покрасневшие глаза – всему виной похмелье… Но одет в белое и как всегда безупречно опрятен. - Услышу, что фальшивишь, - заговорческим шепотом, чуть прищурившись, молвила она в сторону лютниста, - уши надеру! Музыкант, соглашаясь, кивнул. Двери перед ним и Вероникой отворились, ослепляя их обоих льющимся из окон светом закатного солнца. - Я бесконечно виновата, что заставила вас ждать, - под удары по полу каблуков собственных туфель, провозгласила монна, одаряя присутствующих лучезарной улыбкой и веселым взглядом, - господа… - подытожила она, подарив каждому короткий внимательный взгляд. – Ваше Величество, - узнав из присутствующих короля Генриха де Валуа, Вероника склонила голову и присела в глубоком реверансе, лютнист за ее спиной также низко поклонился, - Вероника Франко и мой салон к Вашим услугам, - и только после этих слов выпрямилась, лукаво улыбаясь и не сводя с короля глаз. – Требуйте немедленной расплаты за ожидание!
Сибирский кот: Требуются на игру! Граф де Бюсси очень ждет на игре своего друга! Ги д'Арсе, синьор де ла Бати и де Монбиро, барон де Ливаро - приближенный Франсуа де Валуа Жанна де Коссе-Бриссак, графиня де Сен-Люк – подруга Дианы де Меридор, жена графа де Сен-Люк Франсуа д’ Эспине, синьор де Сен-Люк, Дезай и де Бюзанкур, барон де Кревкер – приближенный Генриха Валуа
Сибирский кот: Последние из Валуа Ждем наших героев!
Сибирский кот: Ролевая форумная игра "Последние из Валуа" закрывает набор игроков на роли, что не озвучены выше. Администрация готова рассмотреть ваши игровые пожелания в личном порядке. Для того нужно обратиться к одному из администраторов. Доброй всем игры.
Гаэль: Весь мир враждебен нашей страсти нежной (с) Луи де Можирон Опустившись на табурет в предоставленной им любезным хозяином комнате, Луи поглядывал за происходящим с другом. Вино, употребленное снаружи, действовало на него гораздо лучше, чем употребленное внутрь. - Скотина, скотина, - покладисто согласился Можирон с его словами, отставляя поближе к себе бутылки с вином. Они и еда перекочевали с нижнего этажа на верхний вместе с молодыми людьми. Пока Ла Валетт не отдался вновь во власть зеленого змия, можно было попробовать достучаться до его сознания. А раз д‘Эпернон, несмотря на свою любовную лихорадку и винные пары, отдавал себе отчет в том, что Людовику не составить труда его убить, значит было еще с кем разговаривать. Ногарэ из троих приближенных короля Генриха, был самым младшим и опекаемым остальными. Пусть разница в возрасте и составляла несколько месяцев и ни Можиро, ни Келюс никогда не сомневались в отваге своего приятеля, каждый из них старался по возможности оградить изящного гасконца от неприятностей. Но сейчас был не тот случай. Увещевания и дружеские сопереживания не помогут. - Причем настолько, что если приму твой вызов, то даже не убью. За оскорбление Его Величества и мысли, подобные тем, что ты высказал, я лишу тебя рук, ног и языка, оставив болтаться между тем светом и этим, не оставив возможности достойно перейти из одного в другой, - бесстрастно маркиз д’Ампуи продолжил трапезу, словно не с его уст только что слетела угроза о участи для Ла Валетта, страшнее которой не может быть для мужчины, а до того не он едва не вытряс из миньона душу . Он оторвал от кролика лапу и начал увлеченно ее обгладывать. – Но будет ли это честным по отношению к женщине, о которой ты так печешься, а Ногарэ? – ухмыльнувшись, Можиро вытер жир с подбородка хлебом. – И потом, чем это, интересно мне, она там жертвует? Все, что было при ней, то при ней и есть. Или ты считаешь, что лучше бы, если ее использовали для личных утех? Без чувств? И чисто для здоровья? У фрейлин Медичи для того больше опыта. Так, что, дружок, в словах твоих нет смысла, как ни взгляни, - откупорив бутылку, Людовик сделал несколько глотков и продолжил: - Но, если ты вдруг раскроешь свои глаза и подумаешь головой, а ни одним местом, - фаворит Валуа обошелся без уточнений каким, - то вместо того, чтобы кидаться обвинениями в государя и подписывать себе приговор, быть может, сообразишь, что не все так плохо. И если Генрих не проявляет интереса к личной жизни своей супруги, то может с тем же успехом не проявлять и дальше, - любопытно, почему любовь, даже самых смышлёных людей делает такими глупыми, что они не видят очевидного? Придворный, чья жизнь и любовь сложились тоже далеко не просто, и каждый день они вместе с Александром благословляли судьбу за счастье быть вместе, но они-то, как раз, знали, что значит нелегкий путь к своему счастью. И маркиз слушал сейчас стенания Ла Валетта с суровым лицом, но теплом во взгляде. – Разумеется, до тех пор, пока она не понесет.
Гаэль: Исправить уже ничего нельзя, но окончательно испортить еще можно Екатерина Медичи Вернувшись из Анжера, Франсуа привез матери любопытный сувенир, письмо Шарлотты де Сов своему бывшему любовнику. В том, что касалось любовных дел короля Наваррского, Медичи не знала, что такое щепетильность, поскольку амуры Беарнца могли быть связаны с политикой. А посему письмо было вскрыто, внимательнейшим образом изучено… и так и осталось на столе королевы Екатерины, не увидев адресата. Вместо этого в Фонтевро был отправлен приказ – Шарлотте де Сов прибыть ко двору. Когда-то баронессе пришлось ответить за свои прегрешения, за то, что забыла свои обязанности ради объятий Генриха Наваррского. Она была наказана и наказана жестоко. Но ее письмо пробудило в каменном сердце Медичи нечто вроде жалости, а ее расчетливый ум тут же подсказал ей, как можно использовать бывшую фрейлину. Но для начала стоило посмотреть на нее, а так же посмотреть на то, как поведет себя Наварра, встретить при дворе свою бывшую возлюбленную и мать своего бастарда, которую уже не надеялся увидеть. Как поведет себя муж Шарлотты, барон де Сов, королеву совсем не тревожило. Как прикажут – так и поведет. Прикажут простить, любить и лелеять – будет. Если хочет и далее исполнять обязанности королевского секретаря. Повинуясь знаку королевы, двери распахнулись, впустив опальную фрейлину, возвращение которой по меркам двора было чудом, почище воскрешения Лазаря. Медичи окинула взглядом баронессу де Сов, склонившуюся в поклоне. - Ну что же, сударыня, мои поздравления. Воздух Фонтевро пошел вам на пользу, своей привлекательности вы не потеряли. Это хорошо. Но важнее другое, приобрели ли вы за время своего пребывания в монастыре здравый смысл, и готовы ли вы его мне продемонстрировать, мадам де Сов? Королева-мать не лукавила, Шарлотта предстал пред ней переменившейся, но перемены эти пошли ей на пользу. Баронесса казалась странно юной, беззащитной, свежей, словно вернулась вдруг в свою юность. В сочетании с опытом, который, как надеялась королева Екатерина, не забывается, все это могло сделать Шарлотту де Сов очень опасным орудием. Шарлотта де Сов Шарлотта поприветствовала королеву-мать глубоким реверансом. Возможно, следовало бы упасть Екатерине Медичи в ноги с мольбой о прощении и благодарностью за избавление от пострига, но баронесса предпочла повести себя сдержанно. Просто от страха вызвать раздражение флорентийки ненужными словесными излияниями. - Я буду рада продемонстрировать вам всё, что угодно, Ваше Величество, - покорно произнесла опальная фрейлина, осмелившись поднять взгляд на вдову Генриха II. Может быть, Шарлотта и выглядела более молодой – сказывался здоровый воздух монастырских садов Фонтевро – но в её характере, несомненно, стало больше серьёзности. Когда юная баронесса поступила на службу Екатерине Медичи, она была немного иной – более жизнерадостной, более беспечной и более безмятежной. Жизнь предоставлялась ей игрой – порой опасной, но всё равно занимательной. Теперь всё изменилось. Теперь у неё уже не было негласной поддержки пусть желчного и злого, но супруга, не было преимуществ молодого возраста, позволяющего без труда очаровывать мужчин по приказу королевы, зато была дочь, о судьбе которой следовало позаботиться и неясное, совсем ненадежное будущее. И понимание этого намертво привязывало мадам де Сов к службе у Медичи. Безусловно, Шарлотта не обманывала себя – мадам Змея по-прежнему будет стараться использовать провинившуюся фрейлину в своих целях, отправлять в постель к кому будет угодно и убивать её руками, но всё же это был легкая, почти невесомая возможность исправить что-то в своей жизни. Фортуна – дама изменчивая, вдруг улыбнется баронессе? Поэтому вполне сознательно бывшая послушница отказывалась от монастыря (куда ей сейчас была единственная дорога) ради весьма и весьма опасного будущего. Опустив глаза вниз, Шарлотта негромко добавила: - Служить вам и верно будет честью для меня, если вы снизойдете до прощения, моя королева.
Гаэль: «Последние из Валуа» теперь больше чем форумная ролевая игра по мотивам произведений Александра Дюма и других писателей, посвятивших свое перо непростой истории Франции XVI века. Теперь это полноценный литературный проект «Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории», объединивший творчество игроков в одну книгу. Представляем вашему вниманию первый том «Вера, корона жизнь», повествующий о событиях 1572 года, как их видят наши игроки. Продолжение следует! Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории.
Гаэль: Утро добрым не бывает Карл IX Валуа Он не мог насытиться прелестями этой женщины, ей самой. Шарль просто не мог оторваться от нее. Единожды получив в постель такую любовницу, как Анриетта Клевская, понимаешь, что вот только сейчас и начинаешь жить. Только сейчас, видя в зеленых кошачьих глазах истому, чувствуя, как она вся трепещет от неги, ты и узнал прелести близости. И телесной и духовной. Все что было до нее – стало серой массой людей. Ни одна из его прежних любовниц не могла его так распалить, что казалось от его желания запылают вот-вот занавеси балдахина. Елизавета, его жена, была неплохой женщиной, неплохой женой, неплохим собеседником. Вроде бы все в ней было, но на взгляд Шарля-Максимельена ничего и не было. Она была серой мышью в серой комнате, а Его Величество всегда хотел, чтобы у него было все самое лучшее. Рядом с Елизаветой он становился таким же унылым и серым, как она сама. Мари Туше, ему иногда казалось, что он действительно любит ее. В ней воплощался домашний уют, мир и спокойствие. У них был чудесный сын и свою старость Карл Валуа хотел бы встретить именно с ней. С грелкой в ногах и ей под боком. Анна д'Аквавива, приставленная к взрослеющему сыну доброй матушкой, была особой привлекательной и исполнительной. Она любила его по приказу, любила и по собственному почину, но чего в ней никогда не было – это способности бросить вызов всем и вся. Она боялась Медичи, как и любая другая. И даже то, что ее любовником был сам король, не могло избавить ее от этого страха. Рядом с ней Шарль не хотел даже пытаться быть сильным. А вот мадам де Невер… Как она говорила с королевой-матерью, как смотрела на нее! Ни тени страха. Эта женщина брала сама то, что ей хотелось. С ее появлением в его жизни, у него появился азарт, он смог твердо смотреть матери в глаза, он становился с каждым днем сильнее, у него появился шанс стать действительно хорошим королем и горда нести корону на своей голове. - Не оставляй меня. Ты мне нужна, - ладони скользили по изгибам тела, еще, еще, еще раз отдававшегося ему, а внутри государя уже поднималась следующая волна ненасытного желания.
Гаэль: Старый друг лучше новых двух Луи де Бюсси – Вы слишком строги к виконту, Антрагэ, – добродушно улыбнувшись, Бюсси примиряюще поднял руки, – Несомненно, каждый из нас готов пролить свою кровь до последней капли за короля, ибо монарх есть помазанник Божий. Но и король, как справедливый господин, должен ценить своих верных слуг по делам их. В противном случае, клянусь смертью Христовой, нет ничего зазорного в том, чтобы распорядиться самим собой и найти другого господина, продолжая, впрочем, хранить верность королю. Полковник поднёс к губам бокал, но, вспомнив о том, что он опустел, несколько разочарованно посмотрел на хозяина дома, словно напоминая ему, что стоило бы приказать нерасторопным слугам вновь разлить вино. Поставив бокал на стол, Бюсси покровительственно обратился к Рибейраку: – А вас, виконт, поздравляю с первым уроком придворной службы. Неважно, насколько хорошим солдатом вы являетесь. Важно лишь то, насколько вы нравитесь королю и насколько он осведомлён о вашей доблести. И если этот ваш барон… как там его, – Луи де Клермон пощёлкал пальцами в точности, как Рибейрак мгновение назад, но, убедившись в безнадёжности этой затеи, безразлично махнул рукой, – и впрямь так близок к королю – и думать забудьте о том, чтобы скрестить с ним шпагу. В любом случае вы не жилец – убейте вы его, и не сносить вам головы. Уж поверьте, Генриха де Валуа я знаю давно, и мало кто любит своих друзей так, как это делает он. В особенности я не советую вам задираться с друзьями короля, не имея за собой влиятельного покровителя… Обращая свои последние слова уже к обоим своим собеседникам, Бюсси д’Амбуаз сделал многозначительную паузу. Уставившись на стоящий перед ним бокал, и раздражённо кусая губы, он продолжил: – Не далее, чем третьего дня я имел более, чем весомый повод отправить на тот свет одного такого миньончика. И я практически сделал это, но, – граф с досадой ударил кулаком по столу и помолчал несколько секунд, – я рад, что голос разума во мне возобладал над слепой яростью. В противном случае я имел бы сомнительное удовольствие лично познакомиться с палачом Парижского суда, а бедного герцога Анжуйского, моего покровителя, ожидала бы печальная участь его сестры в качестве узника Лувра. Умолкнув, Бюсси продолжил мрачно глядеть на бокал, словно именно он был повинен в сложившейся ситуации.
Гаэль: На форумную ролевую игру "Последние из Валуа" требуются дамы*: Джулия Медичи, герцогиня Пополийская. Родная племянница Екатерины Медичи Мария де Бурбон, графиня де Сен-Поль, герцогиня д'Эстутевиль, герцогиня де Лонгвиль. Двоюродная тетка Генриха Наваррского. *возможно некоторое "омоложение" персонажей по согласованию с администрацией форума.
Гаэль: Мы продолжаем сохранять творчество наших игроков на страницах проекта "Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории". Второй том "Под гром пушек" ждет своих читателей.
Гаэль: Утоли моя печали Франсуа де Валуа, герцог Алансонский Франсуа был начисто лишен любви к так называемому «народу», и словосочетание «благо страны», «процветание Франции», он употреблял только потому, что это придавало блеска его речи. Более того, он был уверен, что всеми, как и им, движет только честолюбие, и не важно, какие слова при этом говорятся. Посему, из слов Монморанси, не лишенных поэтического красноречия, он услышал следующее: нам есть, что обсудить, и есть, что предложить друг другу. Но если уж беседа началась на столь возвышенных тонах, Франсуа счел своим долгом на этих же тонах ее продолжить. - Я счастлив, что не ошибся, придя к вам за советом, - радостно воскликнул он. – Ваша мудрость и опытность, это то, чего мне так не хватает. Я расскажу вам, что узнал сегодня, и, возможно, мы вместе примем решение о том, как будет лучше поступить. Не для блага моего брата или матери, не для блага иных лиц, а для блага Франции, о процветании и мощи которой мы оба печемся. Сцепив пальцы под подбородком, прикрыв глаза (неосознанно – но подражая в этом матери) Франсуа стал рассказывать о своем недавнем приключении, время от времени бросая из-под ресниц на собеседника быстрый взгляд, чтобы понять, как он относится к услышанному. В горящем огне камина вставали стройные колонны аббатства Святой Женевьевы, блестел лукавый взор Катрин де Монпансье, обряженную в рясу монашка. Принц рассказал и о том, как узнал ее, как подошел, поведал о намеках Катрин на некую тайну, и о сегодняшней попытке заручиться его молчанием… скрыл только то, что был в Отеле де Гиз и имел беседу с принцем Жуанвилем. - Теперь вы понимаете мои колебания? Видимо, Гизы что-то замышляют, но если я расскажу об этом матери и Карлу, я получу войну в собственной семье. Королева Екатерина видит (и не напрасно) в Гизах соперников, их влияние и могущество больше пристало бы принцам, связанным с домом Валуа узами не только родства, но и преданности. А король Карл… вы слышали, наверное, о том, какое влияние обрела герцогиня Неверская на Его Величество? А она невестка Гиза, родная сестра его жены. Если не расскажу, то кто знает какими будут последствия? Франсуа вздохнул, и отпил вина. - Я вижу только один путь, герцог. Вместе с людьми, которые разделяют мои опасения и надежды взять в свои руки безопасность Франции и короны. Франсуа де Монморанси Монморанси слушал юного принца с неугасающим вниманием. Все, что тот говорил, отзывалось болью в сердце благородного воина, искренне желавшего видеть Францию прекрасным, цветущим государством. Амбиции Лоррейнов, их жажда власти и вражда с Валуа, действительно, представляли угрозу для благополучия страны и правящей династии. Это так на них похоже: прикрываясь церковью и благими намерениями, плести коварные заговоры! В продолжение повествования, герцог то хмурился, то сжимал кулаки, то принимался нервно кусать губы в бессильной злости. Ненавидел ли он де Гизов? Ответить на этот вопрос трудно. Скорее, экс-губернатор Парижа уважал их, побаивался и завидовал тому блеску и величию, которые везде и всегда сопутствуют птенцам лотарингского гнезда. Мысленно он примерял на себя восхищенные взгляды столичных жителей, опасливые шепотки за спиной и гордо выпрямленную спину. Получавшееся зрелище Франсуа нравилось. Положительно, нравилось. - Ваше высочество, теперь, когда Вы мне обо всем рассказали, я готов возблагодарить Господа за то, что он надоумил Вас постучаться именно в мой дом. - Горячо заверил Алансона супруг Дианы д'Этамп. От лихорадочного возбуждения, охватившего все его тело, он резко подался вперед. На щеках выступили красные пятна румянца. - Вдовствующая королева женщина без сомнения мудрая и дальновидная. Однако она ослеплена ненавистью.А его величество Карл IX - добрый сын, полагающийся на мнение матери. Его нельзя в этом упрекнуть, ибо такая преданность родной крови является наивысшей христианской добродетелью. Наше дело помочь им осознать всю опасность нынешнего положения. Но! - Тут его светлость назидательно поднял палец. - Уже после того, как опасность минует. Вы правы, Ваше высочество, мы встанем на защиту нашего несчастного отечества. Предотвратим грядущую беду, доказав тем самым свою верность Франции и возвысившись в глазах народа!
Гаэль: Любопытство - не порок Диана д'Этамп Приятный мужской голос, раздавшийся над самым ее ухом, заставил Диану вздрогнуть и широко распахнуть глаза. Чуть прищурившись от яркого утреннего солнца, она оглядела королевское ложе, сплошь усыпанное подушками и покрывалами. Наконец, взгляд задержался и медленно пополз по фигуре лежащего в перинах молодого человека. Солнце золотило белокурую макушку Людовика де Можирона, игриво ластилось к его мускулистому плечу, с которого сползло одеяло. На миг даже у обычно хладнокровной госпожи д'Этамп, отнюдь не склонной к романтическим измышлениям, перехватило дыхание. Открывшееся зрелище воистину было великолепно! Оно завораживало своей нереальностью, полным ощущением гармоничности... И пахло той выдержанной, классической стариной, о которой грезили многие просвещенные современники ее светлости. Было в этой картине нечто античное - несколько фривольное и вместе с тем строгое. Да, теперь женщина отлично понимала короля - тот всегда был неравнодушен к прекрасным произведениям искусства. А миньон, царственно возлежащий сейчас перед нею, и правда - являлся произведением искусства. Причем, вышедшим из-под резца гениального художника, чье мастерство могло бы превзойти и само небо! Засмотревшись, герцогиня не сразу поняла, что фаворит Генриха III обращается к ней с каким-то вопросом и, кажется, желает доброго утра. При этом тон у него как всегда слегка насмешливый и готовый вот-вот сорваться в бездонную пропасть язвительности, на дне которой обретается неистощимый источник злых шуточек и колких замечаний, коими сей юноша щедро одаривает окружающих. Мотнув головой, отгоняя знойный туман, застлавший взор при виде столь аппетитных деталей обнажившегося мужского тела, супруга маршала Монморанси предприняла отчаянную попытку собрать воедино как нарочно разбежавшиеся мысли. Нахмурившись и сдвинув бровки, придворная дама обдумывала дальнейшие свои шаги. Итак, в постели оказался маркиз д'Ампуи, на что она и рассчитывала. Сводный братец не изменил своим давним привычкам и встал рано, чтобы все успеть. День у государя такой большой и непростой в управлении страны - долгий. Об остром язычке и не менее острой шпаге этого господина воспитанница Дианы де Пуатье уже была премного наслышана. Стало быть, с ним нужно держаться вежливо и соблюдая дистанцию, которая не позволит ему перейти на личности. Еще раз всмотревшись в прячущиеся в тени черты лица сеньора де Сен-Сафорина, внебрачная дочь Генриха II медленно покачала прелестной головкой, будто бы не соглашаясь сама с собой. В действительности же, герцогиня де Шательро лишь окончательно пришла к неутешительным выводам о том, что с возлюбленным Александра-Эдуарда договориться будет крайне непросто. И уже начала жалеть о том, что вообще затеяла эту авантюру. Однако начало положено, значит, пути к отступлению отрезаны - вперед и только вперед! Пауза неприлично затянулась. Всей кожей ощущая, как тишина нависает и давит, грозясь пролиться ледяным ливнем насмешек и разразиться сотней-другой жгучих маленьких молний, Диана набрала полную грудь воздуха и осмелилась заговорить. Ее звонкий голос прозвучал неестественно громко в сонном покое монаршей опочивальни. - Доброго утра и Вам, сударь-засоня. - Кинулась, как в воду, сводная сестра его величества. - Понимаю, что мой визит весьма неожидан и неурочен... Тут ее светлость сделала такую умильную мордашку, что даже у каменной статуи губы задрожали бы и расползлись в невольной ответной улыбке, всплеснула руками, демонстрируя свою полную невиновность в свершившемся факте, и продолжила, как ни в чем ни бывало: - Видите ли, я не большой любитель ходить вокруг да около. Это Вы - мужчины, все усложняете. Выслеживаете, сидите в засаде. - Лукаво усмехнулась герцогиня, намекая на то, что Луи наверняка не спал и слышал, что она пришла, но не счел возможным обнаружить свое присутствие. - Потому признаюсь сразу, что искала именно Вас. И какой-то ворчливый субъект в покоях миньонов посоветовал мне попытать счастья в королевских апартаментах. Правда, он полагал, что меня не примут. Госпожа де Монморанси позволила себе еще одну улыбку и короткий взгляд из-под полуприкрытых ресниц: «Слушает ли? Готовит ли ответный выпад? Как настроен? Улыбнулся ли хоть раз?» - Я не собираюсь читать Вам нотаций либо осуждать то, о чем за Вашими с Анри спинами так «вкусно» судачит двор. Это Ваше дело. Итальянская кровь в любимом сыне мадам Катрин возобладала над французской. Что же, так тому и быть. Но меня беспокоит судьба ее величества королевы Луизы, с которой накануне я имела конфиденциальную беседу. Я хочу понять, что ждет ее и Францию? Луи де Можирон «Господи, почему от них всегда столько шума?», - Людовик недовольно поморщился, когда трескотня дамы наполнила королевские покои. Хотя тембр голоса госпожи д'Этамп был приятен для слуха, количество информации, которую она умудрилась выдать за столь короткий срок, поселило в Можиро непреодолимое желание нырнуть обратно в подушки и сделать вид, что все происходящие ему лишь приснилось. - Простите, мадам, я не расслышал, в чьих покоях? Какой субъект? – усмехнувшись, придворный не без удовольствия рассматривал сияющую утренней свежестью в лучах яркого солнца Диану де Шательро. Юноша прекрасно знал сколько ей лет, но не мог не отметить, что ни возраст, ни удары судьбы, под которые ее подставил благоверный супруг, ничуть не сказались на прелестном личике воспитанницы Дианы де Пуатье. Взгляд молодого человека скользнул ниже. И не только на личике. Однако, кроме эстетического удовольствия лицезреть эту женщину, фаворит Его величества предвкушал и еще одно. Посмотреть, как она будет выкручиваться из ситуации, в которую сама же себя и поставила, явившись к ложу государя. Стоило признать, что в иное время, маркиза д'Ампуи было проблематично застать в одиночестве. Он либо сопровождал повсюду Генриха, либо находился в обществе друзей. И тут бабуля надвое сказала, что было лучше - придти и вот так вот беспардонно вторгнуться в его сны, или столкнуться сразу с несколькими языками тех, кого в народе называли «милашками» короля. Впрочем, прозвище было настолько удачным для благообразных своей наружностью молодых людей, что «прилепилось» к ним намертво. Хотя в Лувре и в лицо им мало кто осмеливался так говорить, ибо рисковал наткнуться на острые шпаги тех, к кому оно относилось. Или же на суровый взгляд монарха. - О, как я благодарен вам за то, что вы избавите меня от нотаций, вы себе не представляете, - благодарно склонив голову, встретившись притом носом с подушкой, Луи изобразил нечто вроде поклона, пряча таким образом беззлобный смешок. Смелость мадам Ди вызывала невольное восхищение. – Но, даже в порыве этого светлого чувства, боюсь, не смогу ответить на ваши вопросы, ибо на них может ответить только государь. И, все же лежать, когда женщина стоит, становилось неловко. Придерживая покрывало и отбросив смущение, Можиро поднялся из кровати, обернув бедра расшитым золотыми лилиями Валуа голубым бархатом. - Почему вы пришли с этими тревогами ко мне? – посмотрев спокойно в глаза герцогини, маркиз прошел мимо нее к кувшину с водой. Смочив салфетку, он отер лицо и шею. Последняя его фраза, в отличие от всей остальной речи, была лишена иронии и скрытой насмешки и выдавала, что при желании придворный может быть вполне серьезен.
Гаэль: Луи де Клермон, граф де Бюсси Стукнем чашу с чашей дружно Этим днем во дворец Клермонов принесли записку для графа де Бюсси от одной очень знатной дамы, которая назначала графу встречу в одном из снятых ей небольших домов близ Сент-Антуанского предместья. Она прибыла в Париж ненадолго и жаждала встречи с Бюсси, с которым познакомилась пару лет назад. Сославшись на личные дела, Луи не сопровождал Монсеньора нынче в аббатство св. Женевьевы, в душе искренне не понимая, отчего это принца охватил внезапный приступ благочестия. Сейчас же ему нужно было сообщить его высочеству, что его не будет и при утреннем туалете принца крови. Вместо того, чтобы наблюдать, как сына короля и брата короля будут причесывать и облачать в одежды, Бюсси предпочел проваляться на несколько часов больше в постели со своей давней знакомой. Но пускаться в излишние объяснения с Франсуа не хотелось. А посему, потомок древнего рода предпочел пойти на хитрость и передать сию прискорбную, безусловно, для него новость через приятелей. Найти их проблемы не составляло, хотя «Три кабана» было уже вторым заведением, куда заглянул д'Амбуаз в поисках Антрагэ и Рибейрака. Войдя в харчевню, знаменитый дуэлянт обвел взором залу и заприметил-таки обоих друзей за дальним столиком. Это было непросто, так как их уже явно сытые лица то и дело скрывались за спинами других двух вельмож, стоявших рядом. Удивление перешло в ухмылку, когда стало ясно, что рядом с приятелями стояли граф де Леви и его дружок д'Эпернон. - Приятного всем возлияния, господа придворные, - граф стянул перчатку и поочередно поздоровался с анжуйцами, крепко пожав им руки в знак приветствия. Миньоны короля не были одарены подобным знаком, но были вознаграждены любезнейшей улыбкой. - Ба, мои дорогие, и давно это среди вас всех царит подобное благодушие? Ей-богу, и Монсеньор, и его величество будут, несомненно, рады подобному положению вещей и благословят вас всех и разом, проявив такое же трогательное единомыслие, как вы здесь демонстрируете единение, - «а вернее сказать, пошлют вас всех и разом с глаз своих долой ко всем чертям», - не переставая лучезарно улыбаться подумал про себя Луи. Еще бы! И для Франсуа Анжуйского и для Генриха Французского предметом гордости служили их приближенные и свитские. Каждый из Валуа старался собрать вокруг себя общество наиболее блестящее. Или сделать его таковым, одаривая титулами и деньгами. Соперничество между братьями передавалось и их людям. И поощрялось обоими Валуа. - Я бы с радостью присоединился к вам, - деланно печально вздохнул Клермон, обведя стол взором и отметив, как на нем, так и в руках Келюса стаканчики с костями, - но я пока не тороплюсь вылететь из столицы, зато спешу на одну очень важную для меня встречу.
Гаэль: На игровом поле: Луиза де Водемон потрясена известием - она в тягости. Не менее ее потрясен король, ибо в беременности жены он не повинен, а непорочное зачатие маловероятно. Генрих де Гиз задумывается о том, что мужчинами управляют женщины, и вот по его приказу ко двору прибывает юная и темпераментная Антуанетта дОмаль. Маргарита Валуа приходит к выводу, что муж подруги это больше чем друг, но меньше, чем муж.
Гаэль: Бог подаст! Жозеф Фулон Преподобный отче принюхался. Вроде бы в воздухе ничем подозрительным не пахло, да и утро раннее, впрочем, для смиренного брата Горанфло то был не резон. Почтенный брат был бездонен, как винная бочка, и явно страдал душой и телом, если ему не удавалось заполнить эту пустоту соответствующим содержимым. Вот эта способность – поглотить немыслимое количество хлеба насущного (и запить все это вином) – и вызвала тревогу преподобного отца настоятеля. Аббатство Святой Женевьевы не бедствовало. Отчасти, благодаря щедрым покровителям (имена этих покровителей были еще одной причиной седины в шевелюре Жозефа Фулона, ибо за все приходилось платить, за щедрые даяния тоже), отчасти благодаря рачительному управлению большим монастырским хозяйством. Добрый аббат достоверно знал, сколько цыплят, сколько караваев хлеба, сколько кувшинов вина употребляет каждый из смиренных братьев, вверенных его заботе. И вот так получалось, что в бездонное чрево брата Горанфло добра уходило куда как много, а вот толку с вышеозначенного брата было чуть. Поскольку до работы он был ленив, и горазд только языком молоть. Но отец Жозеф умел извлечь пользу из любого монаха, даже самого никчемного… - Спаси тебя Господь, сын мой, - елейно проговорил он, перебирая самшитовые четки. Взгляд серых глаз блестел исподлобья хитро и остро. – Надеюсь, ты в добром здравии? А то по тебе не видно, что в добром. Жозеф Фулон, страдавший желудком, с трудом подавил в себе недостойную христианина зависть. - Я призвал тебя, брате, чтобы поговорить с тобой о том, как ты можешь послужить нашей честной обители. Возрадуйся, ибо на тебя будет возложена великая миссия! Брат Горанфло Уныло-прискорбно вышагивал брат Горанфло к святой обители, что давала ему приют и хлеб. Сума его была почти пуста. Базарные кумушки сегодня были скупы и глухи к его увещеваниям, а ту пару окорочков, что добрая рука вложила-таки в руку преподобного сборщика подати, он съел почти сразу и даже вкуса их не почувствовал. Утро не задалось. Сокрушенно вздыхая, бывший солдат французской армии неумолимо приближался к родному аббатству. Не вернуться туда он не мог. Это бы значило остаться без завтрака. А сейчас Горанфло не отказался бы даже от буханки хлеба с водой. Удовольствия никакого подобная пища не принесет, зато воды можно выпить много и хоть как-то обмануть ненасытный желудок. То, что отец-настоятель попросил привести к себе сборщика подати, было дурным знаком. Уже не раз Жак-Непомюссен ощущал на себе осуждающие взгляды Фулона, но Бог был милостив, и настоятель в глазах своих братьев по вере во всем уподоблялся ему. Потому, наверно, пока ограничивался лишь взглядами. - Создатель был добр, отче, - прошамкал Горанфло, пряча несчастный взгляд. Слова о возможной миссии и вовсе привели горемыку в ужас. Перебирая концы веревки, которой была подпоясана ряса на необъятном животе, он опустил взор в пол. – Достоин ли смиренный раб божий важного дела, - неуверенно молвил он и осекся, не находя что еще сказать.
Гаэль: Короли платят дважды - третий том книги "Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории". А что ты сделал для Франции?
Гаэль: Для активной игры требуются дамы с характером: Сюзанна де Монтгомери, 22 года. Рене Анжуйская, маркиза де Мезьер, 25 лет. Жена Франсуа де Бурбона.
Гаэль: "Последние из Валуа" поздравляют игроков и читателей с Днем рождения форума. Нам 4 года!
Гаэль: Заговори, чтоб я тебя увидел. Сделай, чтобы понял. Francois Montmorency Спокойная, размеренная, сытая жизнь, которую последнее время вел Франсуа, удалившись от дел и покинув суетную столицу, отнюдь не располагала к быстроте реакции и готовности к подобным внезапным вторжениям. Заслышав какую-то далекую возню и несколько громких выкриков, герцог собирался было пойти и поглядеть, в чем там причина беспокойства… И уже даже начал приподниматься из нагретого, уютного кресла, в котором он сидел с книгой на коленях – больше поглаживая пергаментные страницы и глядя куда-то вдаль, чем вчитываясь в написанное, когда на террасу выскочил какой-то оборванец в грязном тряпье и, прислонившись к резной стойке, поддерживающей крышу, хриплым голосом заявил о своем родстве с Монморанси. Нахмурившись, его светлость смотрел на дерзкого посетителя и помимо воли вглядывался в его обветренное, загорелое лицо, ища (и находя!) знакомые черты. Руки его, опущенные на подлокотники для того, чтобы подняться с насиженного места, нервно стиснули резное дерево. Длинные, изящные пальцы впились так крепко, что побелели костяшки, а синие вены на кистях набухли и расчертили кожу пульсирующими струйками. - Да как Вы смеете!.. – Начал было говорить экс-губернатор Парижа, задыхаясь от гнева и недоумения: как вообще могло до такого дойти в его доме? И умолк на полуслове, поняв, но еще не в силах принять, что этот человек в нелепом, почти нищенском одеянии – его младший брат. - Эй, вы там... - Нехотя цедя слова сквозь зубы, бросил он ворвавшимся вслед за нежданным гостем растерянным слугам. - Подите вон. Если понадобитесь, я позову. Едва те удалились, Франсуа накинулся на родственника, выражая одновременно и радость, и тревогу, и вместе с тем избавляясь от раздражения и волнения, которые ему пришлось испытать по его милости. - Гийом? Проклятье! Черт тебя дери, негодник! – С облегчением выругался маршал Франции, окончательно узнавая в оборванном незнакомце синьора Торе. – Что это за маскарад? И почему ты врываешься в мой дом с боем? – Посерьезнев, спросил старший сын знаменитого полководца. Гийом де Монморанси - Смею, братец, смею, - ухмыльнулся де Торе, похлопав походя родственника по плечу, падая во второе кресло и блаженно вытягивая ноги. Уверенный взгляд устремился в глаза Франсуа. После заговора «недовольных» старший из Монморанси угодил в Бастилию, тогда как Шарлю и Гийому, поддерживающих брата, пришлось уносить ноги и бежать аж до самого Прусского герцогства. Там они и встретились с Конде, там, поддерживаемые местными князьями, собрали армию ландскнехтов, которую давеча разбил под Дорманом Генрих де Гиз. То есть, пока один из основных заговорщиков протирал штаны в Бастилии, другой и вовсе был обласкан новым королем, братья Монморанси не бездействовали. И сейчас плавно текущая и безоблачная жизнь Франсуа вызывала лишь пренебрежительную усмешку на обветренных, резко очерченных губах синьора де Торе. - Это не маскарад, герцог, это моя жизнь, - забрав со стола единственный стоящий там бокал с вином, Гийом сделал несколько глотков и откинулся на подушки, причмокнув от удовольствия, а ноги устроил на этот самый стол. - Не всем же дарована милость, коротать свой досуг в праздности, - в голосе бывшего генерал-полковника легкой кавалерии армии Карла Девятого послышалось нескрываемое раздражение. – А врываюсь с боем, потому что еще не остыл от той битвы, что проиграл. Кстати, тут недалеко, - мужчина сделал жест рукой в сторону Марны. – Если ползком, да пешком, за недельку можно управиться, - устремив взор в приподнятый бокал, заметил он. – Не хотите попробовать, Ваша светлость? Торе был зол на братьев, один из которых окопался у себя в Тулузе, а другой коротал деньки нежась в Экуане, в то время, как он и синьор де Мерю, зубами выгрызали из жизни объедки их величия, стремясь помочь, чем могли, но получая в ответ лишь забвение. - Кстати насчет дома, - улыбка Гийома стала ехидно-любезной. – Я бы тут пожил.
Гаэль: На игровом поле: 24 июня 1575 года. Луи де Можирон, переодевшись монахом, произносит вдохновляющую речь на собрании лигистов в аббатстве Святой Женевьевы. 19 сентября 1575 года. После неудавшегося покушения на короля, герцог Анжуйский бежит в Париж. Король отправляет за ним месье де Нансе. О бегстве принца узнают Катрин де Гиз и Франсуа де Рибейрак. 16 октября 1575 года. Братская встреча Гийома и Франсуа де Монморанси заканчивается дракой. Дружба по расчету Франсуа де Валуа Кутаясь в плащ от весенней сырости, герцог Анжуйский брюзгливо разглядывал славный город Париж сквозь лес из пик, образованных вокруг него охраной. С тех пор, как он узнал о дуэли Луи де Клермона и королевских фаворитов, ему все чудилось, что следующим будет он, что братец найдет способ от него избавиться, не простив ран своих миньонов, а в особенности же ранения маркиза д’Ампуи. Все знали, как Генрих трясся над этим дерзким мальчишкой, и гнев короля на два дня накрыл Лувр черной тучей, заставляя всех ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. Франсуа долго раздумывал, стоит ли ему дразнить короля и отправляться к своему придворному, попортившему шкурки господ Можирона, Келюса и Ногарэ, и, пожалуй бы, проявил разумную осторожность (то есть, попросту, струсил), но ему нужна была помощь графа. В ту памятную ночь так и не удалось добраться до Дианы де Меридор, о чем Монсеньор весьма сожалел. Но урок из неудачи извлек и намеревался попросить Бюсси сопровождать его в очередной попытке проникнуть в дом Главного ловчего. Увы, больше было некого. Во двор особняка, принадлежащего потомку славного рода Клермонов, Монсеньор въехал с помпой, вполне достойной его высочества, но с милостивой улыбкой, долженствующей означать высшую степень его благорасполажения к графу де Бюсси, и по лестнице, ведущей в опочивальню сеньора д’Амбуаз он поднялся бегом, как человек, только что узнавший о том, что его близкий друг болен, более того, о ужас – ранен! «К счастью, жив», - справедливости ради отметил принц, появляясь на пороге. – «Без Бюсси мне придется тяжко». - Друг мой! Я пришел поздравить вас. В очередной раз вы стали притчей во языцех, - воскликнул он вместо приветствия, отмечая про себя, что выглядит граф достаточно бодро, во всяком случае, от одной ночной прогулки ему вреда особого не будет. – Лувр гудит, как растревоженный улей, все только о вас говорят. Вы герой, граф! Геракл, Немврод, Александр! Но как ваши раны? Что говорят лекари? Герцог очень надеялся услышать, что раны пустяковые, затянулись как по волшебству, а сам граф весь к услугам Его высочества. Луи де Бюсси Юный мэтр Ле Одуэн весьма быстро освоился в доме обретенного господина и бесцеремонно уложил его в постель, после тщательного осмотра раны. Сам же эскулап исправно ходил на поиски дома, загадочная встреча в котором и привела к знакомству его с дворянином, которого он однажды врачевал. Сам Бюсси праздно коротал дни под бдительным присмотром Жерома, готового молиться на Реми, впервые находя в его сиятельстве такую покладистость. А покладистость графа объяснялась весьма просто, он мечтал. Закрывал глаза и вновь и вновь вызывал в памяти тот самый образ ангела в женском обличии, который поразил его ночью, когда миньоны короля нанесли ему эту пустяковую царапину. Можно давно было плюнуть на запреты медика и погрузиться вновь в суету придворной жизни, но там тогда будет не найти покоя для своих воспоминаний. То что дамы этой не было среди придворных красавиц, Бюсси мог поклясться честью, он наперечет знал всех молодых и хорошеньких дамочек и эскадрона мадам Катрин, и свиты королевы Наваррской, и окружавших юную королеву Луизу. В общей сложности их было, мягко говоря, очень немало, но столь прекрасного лица, как у незнакомки с улицы Сен-Антуан, он точно не видел при дворе. Пропустив мимо ушей шум с улицы, возвещавший прибытие принца во дворец Бюсси, Луи выплыл из своих грез, услышав лишь торопливые шаги на лестнице. Он был уверен, что это торопится Реми, а раз торопится, то значит с добрыми новостями. Синьор д'Амбуаз даже приподнялся на подушках, чтобы выслушать своего лекаря, но вместо того в покои его влетел герцог Анжуйский. Сказать по правде, граф совсем забыл о его существовании с тех пор, как отправил в Сен-Жермен слугу с известием о своем ранении и временной передачей полномочий командира гвардии принца господину д'Антрагэ. Но случилось то, что и должно было случиться. Бюсси зачем-то понадобился Франсуа, иначе бы тот не прибыл с таким радушием навестить больного. - Рад приветствовать Ваше высочество в своем скромном жилище, - Клермон учтиво склонил голову, приветствуя Анжу, с трудом скрывая разочарование, что это оказался не Ле Одуэн. Поморщившись, якобы от боли в боку, он откинулся обратно на подушки. - Я благодарю вас за поздравления, Монсеньор, но право не с чем. Тем более, что, я уверен, это не единственная причина вашего визита, - не намеренный ходить вокруг да около, потомок великого и древнего рода холодно посмотрел принцу в глаза. Не сильно-то Валуа торопился навестить своего приближенного и друга. Видать дела государственные отвлекли его от этого поступка аж на два дня. Но принцев не судят, их поступки не подлежат оценке и открытому порицанию. Если только ваше имя не Луи де Клермон.
Гаэль: Увидел свет четвертый том книги "Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории", "Его прощальный поклон". Вы можете вместе с нами раскрыть тайну смерти Карла IX Валуа. Последние из Валуа. История в лицах и лица в истории
Гаэль: Для сюжетных историй 1576 года в игру ТРЕБУЮТСЯ: Жак Арле де Шанваллон, виконт, поклонник королевы Наваррской Клелия Фарнезе, маркиза Чивиттанова, внебрачная дочь кардинала Алессандро Фарнезе
Гаэль: Viribus unitis res parvae crescunt Генрих Наваррский - Вы необычайно любезны, месье де Торе. – Насмешкой на насмешку ответил Генрих. – Я ценю Ваше чувство юмора и с удовольствием приму приглашение навестить наместника Лангедока… - Анрио выдержал эффектную паузу. – Сразу после того, как мой зад удостоится восседания на троне куда как более подходящем ему, нежели тот скромный трон, что он занимает теперь. Еще минуту назад беарнец предавался пустым мечтаниям и сожалел о том, что их с Дианой приятное свидание было столь бесцеремонно нарушено вторжением этого продажного господина, а уже сейчас весь подобрался и изготовился к отражению любых атак со стороны нежданного и не слишком желанного попутчика. Кровь по венам заструилась быстрее, взгляд прояснился и даже бодрящая прохладца мартовских сумерек, казалось, отступила на второй план перед азартом предстоящей битвы. Битвы за что? За свое право называться королем Наварры? За радость любить и восхищаться женой сенешаля? Ах, нет! Все это так мелко и незначительно в сравнении с тем, за что, в действительности, собирался бороться юный Бурбон. А собирался он бороться за власть. Ту самую власть, которую даруют человеку умному и не обремененному излишне щепетильной совестью такие вот полезные знакомства. - Раз уж Вы полагаете, что мое безрассудство угрожает и Вашему будущему, - слова «Вашему будущему» король Наваррский особо выделил голосом, - то окажите мне еще одну услугу – сопроводите меня в Нерак, чьи стены пока способны дать надежное укрытие и так необходимую тем, кто печется о делах нашей веры безопасность. На миг сын Жанны д’Альбре умолк. Ему нужно было перевести дух и собраться с мыслями. Важно было понять: чего ищет и чего хочет синьор Данжю? По всему выходило, что сейчас ему выгодна позиция, которая выражается меткой народной мудростью «Худой мир лучше доброй ссоры». Собственно, ради демонстрации своих благих намерений и была разыграна та сцена в доме графа де Гиш… Гийом показал, что может быть полезен зятю мадам Катрин. Дело за малым - самому наваррцу теперь нужно заявить младшему из отпрысков Монморанси о том, что союз с ним пойдет ему на пользу. - Вы правы. Конечно, правы! Клянусь святой пятницей! Разве мало женщин, чьи прелести более доступны и чьи близкие менее опасны? – Рассмеялся супруг Маргариты Валуа. – Но… Есть ведь и исключения. Например, прекрасная Марго! Неужто Вы считаете, что эта женщина не достойна того, чтобы в ее честь совершались безумства и творились безрассудства? Хитрый гасконец специально свернул на тему своего супружества. Если он чем и мог быть полезен для Анделуса – так это возможностью блеснуть своими воинскими талантами. Заодно и неплохо подзаработать на военной кампании. Вопрос же с пресловутым приданным «жемчужины Франции» до сих пор оставался открытым. Генрих Наваррский, сидящий в Лувре под домашним арестом, конечно, не мог ни на что претендовать… А вот Генрих Наваррский, свободный и получивший поддержку протестантских вождей – пожалуй, мог потребовать свое. И при удачном стечении обстоятельств даже получить его. Гийом де Монморанси - В Нерак, так в Нерак, - равнодушно откликнулся Гийом, которому было все равно, куда именно сопроводить Анрио, оценив про себя иронию про будущее. Хоть к самому черту в пекло, если у рогатого есть то, что нужно синьору де Торе. Но насчет прейскуранта хвостато-копытного Анделус уверен не был, зато вот у Генриха Наваррского точно было то, чего так страстно желал младший из Монморанси. – Если вы всерьез полагаете, что там вы в безопасности. Бросив на наваррца хитрый взгляд из-под полей шляпы, де Торе пустил коня шагом, демонстрируя, что ему торопиться некуда. - То есть вы хотите сказать, что госпожа де Гиш относится к тем крепостям, которые лучше оставить тем, кому они принадлежат? – в насмешливом голосе провожатого Бурбона прозвучало нескрываемое любопытство. – А как же штурм? А боевой азарт? А крики «На пристууууп!»? Без них не жизнь, а пресное пойло. Но, если вы рисковать не хотите, может другим рискнуть? - Данжю откровенно дразнил своего спутника, находя их беседу весьма занимательной. – Сир, вы совсем плохого мнения обо мне. Я могу вдоволь говорить о супруге сенешаля Грамона, она весьма лакомый кусочек для любого ценителя... - мужчина хохотнул, - прекрасного, но неужели вы полагаете, что моя бестактность зайдет так далеко, чтобы обсуждать жену одного из присутствующих на этой славной дороге? Щеки королевы Маргариты и без обсуждения ее прелестей Гийомом должны были денно и нощно гореть огнем вкупе с ушами, так часто и много о ней говорили в народе и среди дворянства. Однако, кроме всех несомненных достоинств, связанных с красотой и умом, Жемчужина Франции обладала еще и такой прелестью, как была дочерью короля и сестрой короля. И называть своей женой подобную женщину было особой честью, в частности, если обратить внимание на то, что приданое у нее было более, чем роскошно. - Безумства, ваше величество, оправданы, если они совершены по расчету. А уж кому их потом посвящать – дело вкуса и желания. 550 тысяч ливров золотом качестве приданого дала когда-то семья Маргарите Валуа, лишив ее права наследования отцу и матери, но позже Карл IX, сожалея о насильственном браке сестры, подарил молодоженам несколько крепостей на юго-востоке Франции. Гийом, в то время служивший короля генерал-лейтенантом кавалерии, хорошо был осведомлен обо всех этих перипетиях. Подарил и взял заложником в Лувре Бурбона, лишив того возможности вступить во владение презентом. Анрио имел право получить то, что ему причиталось вместе с Марго, тем более, что, сказать прямо, они денег то тогда особо не увидел. Но взять то, что тебе принадлежит по праву, тоже не всегда просто.
Сибирский кот: Для реализации сюжетной задумки, намеченной на 1576 год, разыскивается: Рене де Клермон, фрейлина королевы Луизы, кузина графа де Бюсси.
Сибирский кот: Том пятый. Король умер, да здравствует король! Мы продолжаем перекладывать игру на формат книги, и с радостью представляем вашему вниманию пятый том.
Serifa: Да вы просто фанатики))
Serifa: Текст надо сконвертировать для электронной читали! Но сначала немного отредактировать не помешало бы…
полная версия страницы