Форум » Исторические сюжеты » Последние из Валуа » Ответить

Последние из Валуа

Сибирский кот: Последние из Валуа Ждем наших героев!

Ответов - 56, стр: 1 2 3 4 All

Гаэль: Антуан Кабош, палач парижского судебного округа В доме повешенного не говорят о веревке... - За хорошую плату можно и продать некоторые свои знания и умения, не этим ли жив простой люд, а сударь? – крякнув неопределенно, Кабош подошел к своей двери и отпер замок. Оставив ее настежь раскрытой, аженец поприветствовал ожидающих его прихода. Тут надо отметить, что жильцов у мэтра прибавилось за последнее время. Кроме гордо восседающего на убогой кушетке, сверкающего взглядом кота Герцога, прямо перед дверью сидел огромный черный пес. С месяц назад, на следующий день после посещения королевы-матери в Фонтенбло, совершая свой уличный досмотр по утру, Антуан нашел его на одном из примыкающих к Рынку переулков. У животины был рассечен лоб ударом копыта лошади, но благодаря морозу рана не кровила уже, а задние лапы переехала телега. В силу своих размеров, пес еще не окончательно замерз, его сердце, Кабош подумал тогда, что оно должно быть не меньше человеческого, еще тихо билось, а из больших ноздрей черного носа тянулся едва заметный пар. Палач уже собрался добить зверя, чтобы тот не мучился, но длинные черные ресницы дрогнули и глаз, похожий на спелую сливу, уставился в глаза бывшего подмастерья Нострадамуса. Теперь этот зверь, выхоженный стараниями Кабоша, поселился у него в доме и даже почти понравился Герцогу. Дабы не ущемлять кота окончательно, мэтр нарек его титулом пониже, чем у крысолова. Пропустив в дом хозяина, он скалил зубы на посторонних стоящих на улице и гулко рычал. - Барон, впусти, - Кабош вытащил из-за пояса принесенные бутыли, поставил их на пол, положил на стол окорок и, отрезав небольшой шмат, кинул его в сторону кота. – Ваша Светлость, ваша доля. Барон, хватит рычать, давай послушаем этого господина, коли уж ему по вкусу наша пища. – Отрезав еще кусок мяса, палач кинул его псу. Тот ловко поймал зубами еду и тут же ее проглотил, почти не жуя. Лишь пару раз клацнул внушительных размеров клыками. – Проходите, сударь, а людей своих попридержите на улице. Барон не любит, когда в доме толпа. Да и Герцог может в лицо вцепиться ненароком, если заподозрит, что на наше мясо слишком много желающих. Посмотрев довольно на тех, с кем делил свой незамысловатый кров, палач парижского судебного округа, начал освобождать от кости оставшуюся мякоть.

Сибирский кот: Грядет последний год правления короля Карла IX Валуа. А двор Его Величества танцует! Его наполнят смерть и любовь. А двор Его Величества танцует! Интриги и война станут обыденностью. А двор Его Величества танцует! Найдется место предательству одних и верности других. А двор Его Величества танцует! Мать потеряет сына, отец дочь. А двор Его Величества танцует! Король умрет, на трон взойдет другой. А двор Его Величества танцует! Последний год правления короля Карла IX Валуа Танцуйте с нами, дамы и господа! Последние из Валуа Ждем наших героев!

Гаэль: Карл IX Валуа Ревность - сестра любви, подобно тому, как дьявол - брат ангелов Карл с досады больно прикусил себе ус. Эта женщина, вроде и не сказав ничего эдакого, заставила его покраснеть, ощущая свою неуклюжесть. Черт его дернул за язык наговорить лишнего Анжу и самого же себя выставить пред дамой в неприглядном свете. Что это вообще было? Ревность? С чего бы это? Он давно знал Генриетту Клевскую, испытывал к ней теплые чувства, а тут просто, как с поводка своего же сорвался. Следовало загладить неловкую ситуацию и впечатление, которое, похоже, создалось о его нраве у мадам де Невер. А с какого перепуга он должен был тревожиться об этом? Он брат, в конце концов, он король и имеет право сказать своему родственнику и подданному то, что считает нужным! И какое ему дело, что о нем подумала невестка Генриха Гиза? Тогда, смерть Христова, с чего у него похолодело в висках, которые покрылись мелким противным потом, язык словно прилип к небу, а глаза никак не хотели отрываться от изящного изгиба шеи подружки Маргариты, и отмечали, как по ее белоснежной коже струятся огненные волоски, непокорно выбивающиеся из прически? Почему тогда так хотелось прижаться к этой коже, под которой тонкой нитью бьется жилка, вещая о ритме сердца этой женщины, губами, ощутить ее вкус, а из ее волос повыдергивать все шпильки и заколки, ощущая, как прохладный золотой водопад накрывает его ладони? Шарль-Максимильен чуть тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. - Мадам… - в голосе пробился непрошенный хрип, и монарх тихонько кашлянул, прочищая горло. – Ваша Светлость, наш брат Анжу прирожденный полководец и он сумеет позаботиться о наших с вами единоверцах. Но… Если вы посчитаете правильным больше не танцевать, одно ваше слово, и я остановлю музыку, свечи будут погашены, а бал окончен. Я только хочу напомнить вам, простите мне мою негалантность, что вы обещали мне следующий танец и сами его выбрали, - государь с трудом скрыл лукавство во взоре. Он-то хорошо знал, как его сестра и ее подруга любят светские развлечения. – Решать вам, герцогиня, как вы прикажете, так и будет. Монарх посмотрел на музыкантов и приготовил руки для хлопка. Одно ее слово, одно его движение…


Сибирский кот: Клинок и женская рука Сошлись на ложе Маргариты… Вокруг та ночь, где кровью сыты И псы, и люди, и века. Пронзает свет удар из тьмы, Горят глаза, сердца пылают. И отданы и в ад, и раю Все жертвы жажды сатаны. Металл и тело, что сильней? Крест тенью лег на покрывало… Еще бы чуть и кровь хлестала – Ждала ли Медичи вестей? Из спальни новой королевы Мольбу желала услыхать? Когда молила чернь и знать - Но гугеноты против веры. И католических молитв Для власти Риму не хватало, И силы мало, права мало А Папа ждет, а Бог смолчит. Лара Фелисион

Гаэль: Мария Клевская С чистого листа Прикосновение влажной ткани к горящей коже приносило облегчение, так что Мари опустилась обратно на постель, пытаясь как-то уложить в воспаленном сознании мысль о том, что Генрих вернулся и даже пришёл её навестить. Это было очень и очень опасно – может быть, принцесса Клевская и была уверена, что муж забыл её – но для всех прочих они всё равно были связаны. Где может появиться беглый Конде, если прибудет во Францию, как не в своём доме? Его могут узнать и схватить… Мысли путались от жара, но всё-таки Мари поняла, о чём говорит Генрих. Он виноват. Вина и невиновность проходили через их брак красной нитью. Чья вина была в том, что жена принца Конде в свое время увлеклась Генрихом Валуа? Красивой девочке, ей льстило поклонение принца крови, наследника престола, хотя это было не более чем девичьей влюбленностью. Мари поняла это спустя какое-то время, когда придворные сплетники – а таких в её окружении всегда было довольно – с удовольствием говорили при ней о новой любви Монсеньора, стараясь разглядеть на лице Клевской хоть тень ревности. Однако ревности или злости не было. Легкий флирт и приятное знакомство не переросли в нечто большее, оставив лишь воспоминания. Воспоминания, которые могли быть куда приятнее, если бы не ревность Генриха де Бурбона, но, опять же, кто был в этом виноват? Кто мог знать, что обычный династический брак, подобный тем, которые испокон веков заключались в их семье, для принца Конде станет браком по любви? Мари принимала его любовь за страсть, но, видимо, его привязанность была глубже, раз даже сейчас, когда его чувства к ней охладели, Генрих всё-таки пришёл её навестить. С риском для жизни. Будь Мари в добром здравии, она позволила бы Конде продолжить свои покаянные речи, но сейчас, страшась смерти, сама чувствовала необходимость попросить прощения. - Вы ни в чём не виноваты, Генрих, - принцесса Клевская взяла мужа за руку, - вы были преданным мужем. В понятие «преданности» вряд ли входило пренебрежение женой последний год, но тут трудно было винить одного Конде.

Гаэль: Цена греха Симон де Физ Симон де Физ, барон де Сов, торжествуя и не скрывая злорадства, любовался закутанной в плащ и вуаль женской фигурой, забившейся в угол повозки. Ему доставляло такое удовольствие любоваться своей женой, что весь путь от дома, до аббатства Фонтевро, куда супружеская чета держала пут, он проделал, не оставляя Шарлотту ни на мгновение одну. Хотя, кроме мести, у него на то была еще одна причина, барон побаивался, как бы доведенная до отчаяния женщина не сорвала его планы каким-нибудь безрассудным поступком. За истекшие семь месяцев он еще не насытил свою мстительность, слез Шарлотты, отданной королевой-матерью на милость мужа, ему было недостаточно. Нет, пусть каждый день ее будет наполнен муками за тот позор, который она навлекла на его имя, развратничая с королем Наваррским. - Запомните, сударыня, - почти ласково предупредил он жену. – Если вы откроете свой красивый ротик и скажете хоть слово о том, кто вы, за это неуместную откровенность заплатит жизнью ваша дочь. Дочь. Лицо барона исказила гримаса брезгливости. Королевское отродье, маленькое, кричащее существо, появившееся на свет раньше срока. Но, видимо, небесам было угодно оставить ей жизнь, а заодно сделать орудием мести Симона де Физ. - Вы меня поняли, мадам? Тень красавицы Шарлотты, любовницы короля Наваррского, любимицы королевы Екатерины, молча кивнула головой - Вот и прекрасно. Мы уже подъезжаем. Посмотрите, мадам, в каком великолепном месте вам предстоит провести остаток своих дней! Право же, никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не забочусь о вас. Настоятельницей аббатства была Луиза де Бурбон, принцесса крови, пережившая уже трех монархов, двух Францисков, и одного Генриха. Барон написал ей письмо, в котором красноречиво рассказал историю о дальней родственнице, сбившейся с пути истинного, и просил милости для оной девицы – места в монастыре кающихся грешниц. Расчет Симона де Физ был прост, аббатство было огромным, кто обратит внимание на еще одну послушницу, кому придет в голову искать там Шарлотту де Сов? Луиза де Бурбон В Фонтевро барона и его попутчицу уже ждали. Выслушав доклад сестры-капелланши о прибывших гостях, настоятельница отложила в сторону печать аббатства, коей скрепляла бумаги и, слегка помедлив, поднялась со своего места. Любая монахиня – пусть игуменья – считается погибшей для мира и не зря церковь строжайше запрещала людям, посвятившим себя служению Богу, покидать стены своей обители и без нужды сообщаться с мирянами. Однако настоятельница королевского аббатства слишком часто решала вопросы, касающиеся управления своим немалым хозяйством, чтобы вести себя слишком уж отстраненно от внешней жизни. К тому же она никогда не забывала, чья кровь бежит в её жилах. - Передай барону де Сов и его спутнице, что я жду их в зале капитула, - тон аббатисы был спокойным и сдержанным, но в нем чувствовались властные нотки. – И проводи их туда. Безусловно, королевский секретарь не стал бы хлопотать за простолюдинку, но всё же Луиза де Бурбон сочла излишней честью встречать будущую послушницу на пороге. В зале для деловых переговоров это было более удобно. Перечитав для верности письмо барона де Сов снова, настоятельница спустилась в зал капитула для знакомства с девицей, которая – по словам Симона де Фриза – сбилась с пути.

Гаэль: Генрих Наваррский Короли платят дважды Генрих с удовлетворением выслушал реплику вдовствующей королевы. По ее тону и прозвучавшим словам становилось понятно, что она уже проиграла это сражение. И сейчас только пытается отстоять занятые ранее позиции. Речь Маргариты вызвала на губах Наваррского едва уловимую тень ласковой улыбки. Откровенно улыбаться в такой ответственный момент - значило погубить себя. Человек, насмехающийся над собственным страхом, унижает достоинство тех, кто ему этот страх пытается внушить. Этого допустить было нельзя. Карл Валуа - личность экспрессивная и непредсказуемая. Мало ли, что ему взбредет в голову при виде столь явного пренебрежения... Когда король, наконец, заговорил, Анрио невольно скрестил пальцы "на удачу". Смешной, наивный детский жест. На лице беарнца при этом не дрогнул ни единый мускул. Взгляд оставался сосредоточенным и смиренным. Приговор христианнейшего монарха пролился на душу юного Бурбона подлинным бальзамом. Молодой человек и не рассчитывал столь легко отделаться. Пускай своим решением Карл IX и давал понять, что разбирательство еще не окончено и дело еще не закрыто, в действительности, самая страшная гроза миновала. О ее последствиях теперь можно было не беспокоиться. У Наварры будет много свободного времени, чтобы найти выход из сложившегося положения и вернуть себе утраченное доверие, чтобы совершить очередную попытку добиться власти, свободы и любви. Единственное, что его по-настоящему тревожило: как сумеет избежать огласки подробностей истории под Ла Рошелью прелестная супруга. Предусмотрела ли она подобное развитие событий? Просчитала ли все ходы изворотливого и непостоянного ума дорогого братца? Есть ли у нее шанс выйти победительницей из этого поединка на интригах? - Сир, - обратился сын Жанны д'Альбре к сюзерену, - разрешите прежде, чем Вы призовете стражу, дабы я мог с достойной свитой покинуть Ваше общество и отправиться к месту временного заключения, назначенного Вашей высочайшей волей, выразить Вам свою благодарность за ту сдержанность и воистину королевскую справедливость, которые Вы проявили в этом непростом деле. Я понимаю, насколько непростым будет Ваше окончательное решение и заранее прошу у Вас прощения за эти неприятные минуты. С этими словами гордый уроженец южных земель низко склонил голову в знак покорности и уважения к мудрости правителя. Бросив короткий, но полный благодарности и жгучей страсти взгляд на очаровательную Маргариту, смелый гасконец обернулся к венценосному родственнику: - Ваше величество, я готов. Когда прикажете отбыть?

Сибирский кот: Быть рабом у любимой лучше, чем королем без нее Henriette de Cleves Вопреки внутренней силе, логике, даже желанию. Анриетта не устояла перед напором короля. Напором этого мужчины, в котором смешивались повадки дикого зверя и робость дитя. Приятно было обмякнуть во власти его рук, хотелось отдаться его воле, не оглядываясь назад. Отвечая страстно на поцелуй Карла, она знала, что не его власть защит ее от всех и вся, а его руки и его любовь. Что король Франции будет ее охранять и оберегать не волею прихоти, а своей душой, своим сердцем. Но отвечая на поцелуй монарха, Анриетта не думала о своей участи, она вообще не думала не о чем, тая подобно льду в его объятьях. - Так вы позволите своей сестре видеться с мужем? – Эти слова, словно заученный сонет, сами слетали с ее уст, ее ноги подкашивались, чувствуя, что ее поддержит на сильная опора. Ее Светлость смотрела на короля и пьянела от его взгляда, не найдя в себе желания отвести своего взора от его потемневших очей. Так удав завораживает жертву. Лишая воли, пленяли полные страсти очи Карла Девятого. - Шарль…- нежность сама слетела с уст, едва губы короля отстранились. - Шарль, - Анриетта еще раз попробовала на вкус это имя и улыбнулась. Ей нравилось. Его звуки ласкали гортань и на язычке герцогини де Невер оно становилось еще и кокетливо мягким. Перед ней был молодой, полный сил мужчина, она сама была женщиной, женщиной познавшей многое и многих, так зачем сдерживать себя в угоду нелепой игре во флирт, когда гораздо приятнее отдаться в водоворот страсти? - Мне тяжело стоять, сир. Вы увели землю из-под моих ног, - с непосредственностью женщины уверенной в красоте своих лодыжек шепнула принцесса Клевская на ухо королю. – Может, позовете моих слуг? Они донесут мене до портшеза и до дома,.

Гаэль: Маргарита Валуа, королева Наваррская Начало новой жизни Нашла ли Маргарита Валуа своего старшего брата изменившимся? И да, и нет. Перед ней бы все тот же Генрих, любящий красоту, преклоняющийся перед изяществом, он видела это по тому, каким удовольствием загорелись его глаза при виде шествия пажей. Те, наподобие библейских волхвов несли дары, но роскошь даров превосходила всякое воображение. Но в то же время, появилось в нем что-то новое, и, в то же время такое знакомое… до боли знакомое. «Ну конечно, вот этот взгляд, вот эта упрямая складка у губ. Это странно, почти невероятно, но я столько раз видела, как так же смотрит Карл, когда собирается настоять на своем. Что же, это все передается французским королям вместе с даром излечения золотухи? Тогда сохрани нас Господь». Стоя под шелковым балдахином, приветствуя брата, боясь и желая поймать на себе его взгляд, Маргарита задумалась над тем, что же делает с людьми власть. Неужели достает из душ, освобождает на свет божий все темное, что хранилось в них раньше? Если так, то Боже, храни Францию. И Карлу, и Генриху, и Франсуа, застывшему рядом с ней немой статуей безразличия, всем им было за что предъявить счет Небесам. И ей, Маргарите, тоже есть за что, только никогда ей не добиться права вот так, надменно, иронично, улыбаться уголками румяных губ, как это делает сейчас Генрих. Она женщина. Она дочь короля, сестра короля, и жена короля. Она всегда будет второй. И только если найдется сердце, любящее ее – только в нем она сумеет стать первой.

Гаэль: Екатерина Медичи Мера за меру Екатерина Медичи, переборов слабость, выпрямилась в кресле, глядя на сына уже не нежно и просящее, а твердо и с горечью. Значит, он так и не понял! Воистину, Господи, когда ты хочешь наказать нас, ты делаешь глухими и слепыми. Неужели всем ее надеждам, возродившимся с восшествием Генриха на французский престол, суждено с ним же и погибнуть? На мгновение мелькнула искусительная мысль… вино стояло так близко, а ее отчаяние было так велико… Но нет, слишком много решимости было в каменном сердце этой несгибаемой королевы, прошедшей через все горести, которыми только судьба может осыпать женщину. Нелюбовь и пренебрежение мужа, торжество соперницы, непослушание детей, смерть их. «Что еще ты можешь мне сделать?», - могла бы спросить она небо. Но беда в том, что ответ Флорентийка знала и сама. Смести с лица Земли и из истории Франции династию Валуа, как ветер сносит прах. Не оставив и следа. И это будет страшнее всего. - Я готова, Ваше Величество, подчиниться любому вашему решению, - спокойно произнесла она, погладив ладонью прохладное серебро кувшина, несущего в себе смерть. – Но хочу вас предупредить, что через несколько дней, через месяц, через год жизнь вашего драгоценного маркиза д’Ампуи вновь подвергнется опасности. И так снова, и снова, пока, наконец, судьбе не надоест его защищать, и тогда вы, Генрих, потеряете того, кого так боитесь потерять. Екатерина Медичи налила в бокал тягучего красного вина, посмотрела сквозь рубиновую влагу на свет, любуясь его оттенками. - Нет, я не угрожаю, Генрих, вы зря заподозрили меня, к тому времени я буду либо мертва, либо заточена в монастыре, ведь так вы решили? Это сделают другие, за меня. Найдутся те, кого не устроит король, укладывающийся каждую ночь в постель с красивым юношей, вместо женщины. Хотя бы потому, что от такого союза Франции не получить наследника. Или еще хуже. Возможно, вас убьют вместе с вашим любовником. Гизы, или Наварра, или еще кто-нибудь из ваших врагов. А церковь провозгласит ваше убийство актом богоугодным, и благословит на трон того, кто, может быть, и не прочь развлекаться за спиной у жены, но делает это с женщинами, а самое главное, способен наплодить кучу здоровых сыновей… Но я то этого не увижу, не правда ли, Генрих? Екатерина Медичи, улыбнувшись бледно и страшно, поднесла к губам бокал, внимательно следя за сыном, как волчица за добычей. Не хотелось умирать. Но стоит ли жить, если родное дитя желает твоей смерти?

Гаэль: Анри де Лоррейн, герцог де Гиз Abyssus abyssum invocat Жест Маргариты, робко потянувшей ткань колета, был каким-то детским, трогательным. Его Светлость был тронут и тем, что она помнит о его привычках. В ее глазах голосе что-то неуловимо изменилось. И от этих перемен у Генриха Лоррейна защемило в груди. Где та беззаботно смеющаяся Марго, которая была уверена в том, что у ее ножек весь мир? Что сделалось с ней после их последней встречи? Тогда, покидая Париж, он был уверен, что она обрела свое место и счастье подле супруга, которого так защищала в ночь Святого Варфоломея. А сейчас видел перед собой растерянную и похоже одинокую женщину. Ну хорошо, пусть это он во злобе думал, что ей нужен Наваррский, а ему нужна жена. На самом деле, Гиз прекрасно понимал, что Бурбону все равно, какую юбку подминать под себя, но Маргарита запросто могла найти утешение в окружающих, всегда окружающих, ее поклонниках. - Сударыня, - он коснулся подбородка королевы Наваррской, поворачивая ее лицо к себе. Пальцы герцога были ледяные. Эта напасть началась с ним со смерти отца. Сердце должно было отбивать сумасшедший ритм, чтобы кровь начинала нормально циркулировать в руках и согревать их. Однако это не мешало герцогу крепко держать шпагу и не ослабляло его удар. Дискомфорта он тоже от того не ощущал, как и не привык согревать их у огня. – Сударыня, вы несправедливы в своих суждениях. Вы сами, и только вы – есть единственное ценное, чем может обладать мужчина, король, государство. Ваша сущность, образ, разум – то, чем стоит гордиться. И не только вашему супругу, а всем тем, кто имеет счастье быть подле вас. Вспомните, что о вас говорят, как об умнейшей женщине Франции и только глупец не будет считаться с вами. Я думаю, вы просто видите все в темных тонах потому что… - договорить Лоррейн не успел. За потайной дверью, ведущей в покои сестры короля, раздался шорох. Он хорошо знал эту комнату и хорошо знал все ее входы и выходы. Ошибки быть не могло. Бровь Анри приподнялась вопросительно, в глазах застыли изумление и насмешка. - Что это, мадам? Ловушка? Очередная уловка? – притянув за шею к себе голову королевы, шепнул он ей на ухо. Но даже в шепоте его были слышны упрек и досада. На самого себя.

Гаэль: Генрих Наваррский Черное на черном Пламя свечей трепетало от срывающегося с губ дыхания мужчины и женщины, сидящих на полу друг напротив друга. Дрожащие огоньки метались из стороны в сторону, порождая причудливые тени. Их отблески ложились янтарной росой на волосы обворожительной фрейлины и подсвечивали медовым светом темную шевелюру короля Наваррского. В полутьме скрывались лица, истинные чувства и стирались грани между дозволенным и запретным. В глубоких манящих омутах глаз юного Бурбона тлели угольки лукавства и присущейй ему одному легкой безуминки, которой он умел так ловко заражать окружающих, превращая сомневающихся в друзей, а врагов вынуждая лишь сильнее скрежетать зубами от бессильной ненависти. Генрих тоже не торопился. Ему хотелось продлить этот вечер как можно дольше. Удивительно, но с маркизой де Сабле этот ветреный повеса чувствовал себя легко и непринужденно. И дело было вовсе не в том, что сын Жанны д'Альбре не видел в ней потенциальной любовницы. Наоборот - Изабель вызывала в его груди волну сладостной нежности и горячего желания. Ее красота, ум, веселость - все это заставляло гасконца тянуться к своей гостье с неистовой страстью. Так рвется к теплу и солнцу крошечный росток, пробившийся сквозь плотно утоптанную пыль на обочине проезжего тракта. И вместе с тем дружба госпожи де Лаваль значила для него ничуть не меньше. Беарнец колебался, в задумчивости покусывая губы - толи предложить своей прелестной гостье пылкую любовь своего большого и благородного сердца, толи и дальше наслаждаться простотой и открытостью сложившихся отношений. - Вам ли, сударыня, думать и говорить о старости? - Усмехнулся Анрио, протягивая руку и легонько касаясь обнажившейся шелковистой кожи. - Вы юны, полны сил, прекрасны и счастливы. Судьба благославила Вас белоснежным крылом ангела, даровавшего умение радоваться жизни и видеть мир во всем великолепии радужных красок. Продолжая говорить, он бережно провел мягкой подушечкой пальца вдоль извилистой голубоватой ленточки вены на внутренней стороне руки своей визави. Закончив путь у запястья, сомкнул пальцы в кольцо, заключая хрупкую кисть в крепкие оковы. Улыбнулся, поймав любопытный взгляд очаровательной гостьи. - Возможно, Вы не поверите мне. - Покачал молодой государь головой, продолжая удерживать ручку фрейлины в своей. - Я был бы искренне рад сыграть роль заботливого и любящего супруга, не сфальшивив ни в едином чувстве. Однако Маргарита не любит меня. Мы друзья - добрые, готовые прити на выручку в трудную минуту друзья. Я уважаю право своей жены на любовь и свой крошечный кусочек счастья. Если я оказался недостаточно хорош, чтобы составить ей это счастье, что же, разве в праве я мешать ей получить причитающееся, утолив жажду из другого источника? Выпустив руку Изабель, Наварра откинулся на подушки и рассмеялся, запрокидывая голову: - Ох, мадам! Видите, насколько я откровенен с Вами? Если бы я был последовательным приверженцем методов семейства Валуа в решении некоторых деликатных вопросов, то мне пришлось бы Вас отравить, чтобы не позволить Вам покинуть мои апартаменты, унося в душе раскрытую мной по неосторожности страшную тайну семейной жизни четы Наваррских. Не желаете ли отведать вина? Отличное анжуйское - в меру терпкое и сладкое. Божественный вкус солнца, ветра и свободы! - Хитро подмигнул гасконец, приподнимаясь на локтях и берясь за тонкую ножку изящного бокала.

Гаэль: Супругом можешь ты не быть... Луи де Бюсси – Будьте покойны, монсеньор, со мной Её Величество находится в полнейшей безопасности, как ни с кем другим, – Бюсси склонил голову перед герцогом и обратил свой взор в сторону королевы. Дурманящий аромат духов Маргариты вскружил молодому человеку голову, как стакан крепкого вина. – Что ж, Бюсси, начало положено и весьма недурно, – мысленно подбодрил он сам себя. И, хотя в словах Маргариты Наваррской читалась явная насмешка, граф не чувствовал в этой насмешке и намёка на издёвку. Скорее это было женское кокетство. К тому же, в глазах королевы явно читался интерес. В конце концов, она была в хорошем расположении духа и это было куда лучше дежурной улыбки и сухого приветствия, которыми Маргарита могла бы одарить Луи де Клермона согласно правилам этикета. Её Величество так ловко спародировала приветствие Бюсси, что он едва сдержался, чтобы не рассмеяться. – О, мадам, Вы не только самая прекрасная из всех королев, но также и самая милосердная. – молодой человек слегка склонил голову в знак почтения и, придав своему лицу притворно скорбное выражение лица и отведя на секунду взгляд в сторону, продолжил, – Вот только, уверяю Вас, мой случай неизлечим. Ни одна, даже самая чудодейственная мазь не в силах мне помочь, если только она не обладает способностью избавлять людей от воспоминаний. Впрочем… И в этом случае она оказалась бы бессильна – нет в этом мире ничего, что способно было бы стереть из моей памяти воспоминания о Вас и Вашей восхитительной красоте. Продолжая в открытую любоваться совершенными чертами лица Маргариты, Бюсси усмехнулся про себя той нелепице, которую они с ней наговорили. Несмотря на свою искушённость в женской красоте, молодому человеку приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы сохранить здравый рассудок – красота этой женщины и её манера поведения способны были свести с ума даже повидавших многое кавалеров. Как известно, чем более недоступна цель – тем она желаннее. Возможно, отчасти поэтому Луи предпочитал завоёвывать сердца замужних женщин. Не так давно он участвовал под предводительством нынешнего короля Франции в осаде Ла-Рошели – безрассудной операции, в которой они потеряли сотни воинов убитыми. Но королева Наваррская по своей недосягаемости могла дать фору самой неприступной крепости, и это делало её ещё более вожделенной и более желанной! И, безусловно, Бюсси приложит все усилия и бросит в бой все резервы чтобы завоевать её расположение – неважно, потребуется ли для этого долгая осада, или же стремительный штурм. К тому же, ходили слухи, королева обладала весьма любвеобильным характером, а значит, шансы на успех имелись. – Признаться, мадам, если бы мне и в правду грозило ослепление за возможность увидеть Вас хоть на миг – я почёл бы за счастье воспользоваться этой возможностью, – продолжил молодой человек куда более серьёзным тоном. – Краткие моменты счастья могут стоить больше всей остальной жизни, Вы не находите? Маргарита Валуа Маргарита Валуа не обладала кротким нравом, а рядом с графом де Бюсси, смотрящим на нее, словно на блюдо с особенно аппетитными сладостями, ее и вовсе охватил дух противоречия. Сцепив за спиной пальцы, юная королева качнулась на носочках своих атласных туфелек. Подвеска из единственной, но совершенной по форме и цвету грушевидной жемчужины, дрогнула, как живая, и уютно скользнула в нежную ложбинку груди, словно дразня запретным. - Не нахожу, граф, совершенно не нахожу, - в звонком, немного детском голосе королевы Наваррской звучала и насмешка, и вызов и приглашение этот вызов принять, если хватит смелости. Темные, как все ветхозаветные ночи, глаза дочери Генриха II бестрепетно смотрелись в светлые глаза Луи де Клермона, словно в озерную гладь. Только вот глубина у таких озер обманчива… иногда кажется, что за зеркальной поверхностью бездна, а оказывается всего лишь грязи и ил… бывает и наоборот. - Что такое счастье? Мимолетная иллюзия, - продолжила свои рассуждения самая ученая из королев. - Согласна, иллюзия приятная, и если уж обманываться, то обманываться приятными вещами. Но! Указательный пальчик королевы прижался к ее свежим губкам, словно призывая дворянина разделить с ней важный секрет. - Но не лучше ли не иметь иллюзий? Тем самым мы защитим себя от разочарований, ибо разочарование – неизбежный спутник счастья! Мы ищем его, находим, обладаем, пресыщаемся… и разочаровываемся. Так стоит ли стараться?

Гаэль: Венецианские фантазии Вероника Франко - Вы в который раз спасаете меня, моя дорогая маман… - Вероника в благодарном поцелуе приникла губами к тыльной стороне ладони своей матери, Паолы Ваноцца. Салон со всей немногой прислугой, работающей там, был уже поднят на уши. Кто-то суетился на кухне, готовясь к трапезе высокочтимых гостей, кто-то застилал свежие простыни в опочивальнях, кто-то пытался растолкать спящего после вчерашнего кутежа музыканта… - И этим лишь взращиваю твою ветреность, - не теряя времени, материнские руки потянулись к завязкам платья дочери. – Тебе надо переодеться, я все уже приготовила… - Маман! – Вероника недовольно хлопнула ладонями по юбке, глядя на приготовленное матерью платье, которое вместе с отутюженными лентами для шнуровки корсета лежало на кровати ее спальни. Яркое, до вычурности разукрашенное тонкими вышивками и настолько пышное, что Вероника в нем едва ли поместилась бы даже в самом просторном кресле. – От чего перед королем я должна выглядеть словно павлин? – голосом, определенно выражающим недовольство выбором матери. Вероника скрылась за дверью гардеробной комнаты, чтобы выбрать платье самостоятельно. - Наверное, от того, что он король, - между тем отвечала ей Паола. - А ты, дорогуша, сегодня его павлин… - Его… Или не его… - рассуждала Вероника, снимая с себя платье и облачаясь новое, гораздо более скромное, нежели выбранное матерью, с куда более узкой юбкой, без воланов, рюш и вышивок. – Под титулом, дорогая маман, скрывается мужчина, не отличающийся от тех, что согревают мою постель еженощно… - она вышла из гардеробной и подошла к матери, позволяя ей помочь себе со шнуровкой и завязками. - А в королевских штанах прячется то же, что и в любых других… Голые мужчины все одинаковые… Мне ли объяснять Вам это, матушка? - Французы, Вероника, любят щегольство и помпезность… - в последней попытке образумить дочь произнесла Паола. - Тогда все французы глупцы! – фыркнула монна, принимаясь перед зеркалом поправлять растрепанные ветром волосы. – Ели обернуть конфету в красивую бумажку, слаще она не становится… - Избавь меня от своих метафор, - Паола устало покачала головой. – Иди уже, иди, тебя ждут, - взяв лицо дочери обеими теплыми материнскими руками, она коснулась ее лба губами и ласково посмотрела в глаза. – И улыбайся, Вероника… Улыбайся. Платье из хваленого шелкового итальянского атласа сочного синего цвета было украшено, разве что, только шнуровкой вдоль спины, завершающейся большим атласным же бантом на талии, ленты которого спускались до середины юбки. Декольте, смело открывающее грудь и плечи, было украшено круглым кулоном на тонкой цепочке. Пальцы рук – парой небольших перстней. Все дорого, но просто настолько, чтобы не казалось фальшивым и наигранным. За двустворчатой белой дверью слышались мужские голоса и смех. Вероника, стоя за дверьми, держалась обеими руками за их посеребренные ручки и собиралась духом, чтобы войти в зал. Подошедший к ней со спины юноша с лютней в руках будто разбудил ее своим пришествием, она подняла не него взгляд. Немного покрасневшие глаза – всему виной похмелье… Но одет в белое и как всегда безупречно опрятен. - Услышу, что фальшивишь, - заговорческим шепотом, чуть прищурившись, молвила она в сторону лютниста, - уши надеру! Музыкант, соглашаясь, кивнул. Двери перед ним и Вероникой отворились, ослепляя их обоих льющимся из окон светом закатного солнца. - Я бесконечно виновата, что заставила вас ждать, - под удары по полу каблуков собственных туфель, провозгласила монна, одаряя присутствующих лучезарной улыбкой и веселым взглядом, - господа… - подытожила она, подарив каждому короткий внимательный взгляд. – Ваше Величество, - узнав из присутствующих короля Генриха де Валуа, Вероника склонила голову и присела в глубоком реверансе, лютнист за ее спиной также низко поклонился, - Вероника Франко и мой салон к Вашим услугам, - и только после этих слов выпрямилась, лукаво улыбаясь и не сводя с короля глаз. – Требуйте немедленной расплаты за ожидание!

Сибирский кот: Требуются на игру! Граф де Бюсси очень ждет на игре своего друга! Ги д'Арсе, синьор де ла Бати и де Монбиро, барон де Ливаро - приближенный Франсуа де Валуа Жанна де Коссе-Бриссак, графиня де Сен-Люк – подруга Дианы де Меридор, жена графа де Сен-Люк Франсуа д’ Эспине, синьор де Сен-Люк, Дезай и де Бюзанкур, барон де Кревкер – приближенный Генриха Валуа



полная версия страницы