Форум » "Занят войной и любовью" » Записки на манжетах » Ответить
Записки на манжетах
destiny: http://gamemix.rusff.ru/ Мы приглашаем Вас на необычный игровой форум. Вы можете прийти компанией или в одиночку, нарисовать квест для любого места и времени или отыграть небольшую пьеску, пока есть желание и есть драйв. Здесь приветствуется озвучивание Ваших желаний. Напишите свою сокровенную мечту и найдите единомышленников, которые захотят с Вами поиграть. Именно то, что Вы нафантазировали, прямо сейчас. Лохматые века, Возрождение или Новое время, реальная жизнь или антиутопия. Вы выбираете. Вы играете. Вы приходите, чтобы написать Вашу историю.
destiny: Продолжение поисков бразильского золота. Ouro do serrado. В пути. Классическая и любимая ситуация ролевых - женщина в мужском костюме ;) Изабел ди Суоза пишет: Индеец продолжал молчать, не изменившись в лице, как будто слушал не человеческую речь, а пение певчей канарейки или болтовню попугая. Вместо Койоша ответил юноша, сделав пару шагов вперед. - Он не говорит по-португальски, - голос его был немного севшим, как будто простуженным. Но не лишенным определенной мелодичности, - И по-испански тоже. Молодой человек усмехнулся. Сомнения гостя позабавили его. - Так что на Ваш вопрос отвечу я. Да, мы действительно хорошо знаем серрадо и прилегающие к нему места. Не беспокойтесь. Может, я прожил не так уж долго, но вся моя жизнь прошла здесь, в Баие и серрадо. Меня зовут Хуан Диас. А его – Койош, - парень кивнул в сторону индейца, - Вы готовы ехать, сеньор? Черный конь фыркнул и потянулся к краю шляпы молодого проводника. Тот легко уклонился и похлопал жеребца по морде, искоса глядя на сеньора ди Карвальо. «Ишь, как возмущается из-за моей молодости. Эх, что бы он сказал, если бы знал, что Хуан Диас и сеньорита Изабелл Баррета ли Суоза – одно и тоже лицо?» Девушка сдержалась, чтобы не фыркнуть. Или не зевнуть. Этой ночью нескольким обитателям фазенды едва удалось сомкнуть глаза. Пока слуги готовили поклажу, Койош выбирал и готовил коней и оружие. В доме же развернулось подлинное светопреставление. Оно было тихим, но оттого не менее бурным. Инесс с трудом могла смириться с отъездом хозяйки и подопечной «в дикие места» в мужском костюме и в обществе мужчины. Тот факт, что Койош не в последнюю очередь должен был играть роль телохранителя, да и сама Изабелл в состоянии постоять за себя, дуэнью не слишком успокаивал. Непонятно, что беспокоило ее больше – опасности серрадо, добродетель Изабелл, или ее репутация. Хотя о последнем, по мнению сеньориты ди Суоза, волноваться не стоило – для всех непосвященных донья Изабелл слегла с очередным приступом мигрени. Девушка рассчитывала, что обернется за неделю, и никто ничего не заметит… ну, кроме дона Альберто, который промолчит. Слава Всевышнему, это был не первый раз, когда она прикидывалась парнем. Но впервые – так надолго. Когда еще не начало светать, они с Изаурой занялись превращением сеньориты ди Суоза в сеньора Диаса. А следующие дни ей предстояло держать эту личину самостоятельно. Изабелл кашлянула. Ее собственный, природный голос был ниже, чем жеманные напевы доньи Изабелл, но и мужским его назвать было никак нельзя. Значит, говорить надо как можно меньше. Лучше, пусть сеньор ди Карвальо расскажет, зачем его понесло в горы. А Хоакин вряд ли будет возражать против еще двух вооруженных мужчин. Вчера на кухне метису скормили не только остатки господского обеда, но и целый фургон правдивых и не очень историй о серрадо, местных разбойниках, духах и призраке Гато-ду-Мато. Родриго ди Карвальо пишет: Скромный вид юноши оказался обманчив. Он резво выступил вперед и бойко отвечал на вопрос вместо кучера. Родриго хмыкнул. Вопрос так и вертелся на языке, но португалец предпочел побыстрее выехать, раз этот малый такой прыткий, а уж потом задавать вопросы. "За словом в карман не полезет", - отметил Карвальо про себя. Чем-то Хуан Диас напомнил ему его самого, и, пока тот несколько хвастливо представлял себя и своего спутника, размышлял, хорошо это или плохо. Что-то смутное подсознательно насторожило его с первых минут встречи с этими следопытами, которые оказались вовсе не такими, какими он их себе представлял. - Хуан Диас, значит, - идальго еще раз окинул парня с ног до головы, отметив на сей раз гладкую кожу щек, на которые падала тень от широкого сомбреро, видимо, еще ни разу не испытавших на себе лезвия бритвы. - Ну что ж, поехали, Хуан Диас. Родриго подошел к Фердинанду, который отдохнул и сейчас отлично выглядел, дал ему пару кусочков сахара, который вчера предусмотрительно напихал в карманы, пока сидевшая за другим концом стола Изабел, отворотившись от него, давала какие-то наставления слуге по поводу размещения пирожков и прочих сладостей. Сахарница стояла на углу стола, рядом с Родриго, и он, вспомнив о своем любимце, стойко перенесшем тяготы трудного перехода, недолго думая, решил побаловать его. Жеребец, смахнув шершавым языком сахар с ладони Родриго, довольно всхрапнул, после чего португалец, почесав ему за ухом, вскочил в седло. Путники тронулись к подобию ворот, которые даже не закрывались, и через которые Родриго с Хоакином проехали вчера, прибыв на фазенду, но сразу за ними свернули на тропу, вьющуюся вдоль ограды фазенды и поворачивающую в противоположную от Формозы сторону, где вдали маячили очертания не слишком высоких холмов, поросших редкой древесной растительностью и предваряющих, по-видимому, горную местность, куда и вела цель их путешествия. Койош ехал впереди, за ним Родриго и Хуан Диас, державшийся на полшага впереди португальца, замыкал процессию Хоакин, за которым следовали три нагруженных лошади. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, залив светом и теплом не очень радующий глаз пейзаж. Обогнув фазенду, кавалькада переехала по каменному мосту, перекинутому через хилый в настоящее время ручей, за которым тропка разветвлялась. Койош повернул влево, держа на те самые холмы, не так давно привлекшие внимание идальго. Родриго решил, что пора нарушить молчание, негласно установившееся, едва они разместились по седлам и тронулись в путь, и озвучил свою мысль, словно беседа велась давно и совсем не прерывалась. - Значит, не понимает ни по-португальски, ни по-испански? - поравнявшись с Хуаном Диасом, он кивком головы указал на молчаливого проводника их маленькой экспедиции. - Занятно. И на каком же языке говорит Койош? Только не говори, что сеньорита ди Суоза общается со своим кучером на индейском наречии. Золотая лихорадка
destiny: В погоне за отблеском золота потерять себя легче легкого. Франциско Хавьер пишет: Они бы не выжили, оба, если бы не внезапность и оглушающий страх, который внушала индейцам убийственая вспышка и маленький гром, живущий в неясном оружии. И небольшая деталь, случившаяся с Жуаном, охваченным священной яростью безумия. Напав на индейца, он толкнул ногой чан с травами, тот покатился, задев второй, такой же, прыгнул на узловатой темной почве и, озаряемый отблесками, вкатился в огонь. Все тут же заволокло дымом. Едким, тошнотворным, царапающим легкие, он поднимался от костра, ширился и, казалось, пульсировал...Загорелась трава, вспыхнул еще один перевернутый чан - мелкие, перемолотые в труху листья, сушеные грибы да кора от лианы мертвых - сколько там им гореть... Барабан сбился с ритма, выдал безумный ворох стуков - от глухих до отчаянных, вскрикнул шаман, - гортанно и громко, так, что над сертаном, казалось, взвился этот голос. Вскрикнул и поднял вверх руки, простер - до самых звезд. - Айяуаска! Франко сначала не понимал, не видел, не было там ни тени Франциско в том теле, потому безумная, достойная картин чистилища, пляска Алмейды со своей жертвой прошла мимо него. -Айяуаска! Айяуаска! - вторили голоса, и дым задвигался тенями, пополз в полном безветрии к селению, к танцевавшим, тронул краем двух португалов, неведомо как оказавшихся на пиру людоедов. - Айя! Айя! Происходило что-то странное. Жуан даже успел перерезать веревки на своем друге, но удар по голове поверг его навзничь, и все, что досталось на долю Хавьера, пришедшего в себя, - это вид сползающего на земь друга, словно он собирался челом бить, а еще вид оскалившегося индейца за его спиной и фантасмагоричное в своей жестокости действо... По указанию пузатого, в дыму, в рассеянных отблесках, индейцы схватили своего раненного собрата, перерезали ему глотку и стали есть. Дурноты, которая подкатила к горлу, Франко не заметил, лишь удивился тому, что вкус на губах сначала показался красным. Вид человека, распластанного, словно олень, вид людей, свежующих его методично и бросающих мясо в чаны с горячей водой, вид окровавлнных рук и звуки шаманского пения, - все это сменилось для него серией странных видений. Франко осознавал, что он свободен. Франко видел, как уносят его карабин, он видел, как стали дурными, непонимающими глаза человека, сторожившего их, но он не мог двинуть и пальцем. Только оседал на землю, подергиваясь в такт там-таму, потом полз, проползая не больше пальца почвы за вечность, вечно смотрел в отдуловатое Жуаново лицо, - оно казалось землистым, потом нащупал воду и долго - тоже вечность - смотрел на свое отражение в чистом и голубом озере, висящем в пустоте. В ответ, из глубин, на него смотрел труп. Франко очнулся там же, где был прошлый вечер, - в клетке. Был день. Он не понял - вообще не понял - реальность ли это. Шесть часов подряд что-то странное творилось с миром вокруг, его бросало от одной галлюцинации к другой, пока Хавьер вконец перестал осознавать себя даже как личность. Он был связан, но плохо. Он был намазан чем-то на порезах, - белесая паста растрескалась, обнажая воспаленную плоть, кое-где ее донимали мухи. Стояла тишь, лесное безмолвие. Мирное, как будто вчерашний ад стал всего лишь грезой, навеянной сгоревшей айяуаской. Франко достал непослушными пальцами стилет, чудом не выпавший из-за тканевой повязки на поясе, и, даже не проверяя, рядом ли Жуан, не думая больше ни о нем, ни о себе, ни о чем, - стал пилить толстые канаты, сплетенные из кокосовых волокон, сидя так, чтобы его не было видно со стороны поляны и глиняных домов. Много времени не прошло. Шаман, тот, вчерашний, толстый, мазаный по лицу такой же белесой пастой, что и Франко на ранах, - пришел, сел напротив них и стал смотреть, курить, молчать. Наконец, когда Хавьер полностью обесчеловечился, стал как зверь под взглядом хищника безмолвен даже внутри, - он заговорил. И говорил он о том, что толстого повелителя грома и огня Айяуаска запретила убивать. - Я только что курил тебя, ты пока должен жить, - говорил он на невнятном своем наречии. - А вот тощего мы можем принести в жертву. Хотя не сейчас. Не смотря на то, что слов оба они не могли понять, жесты индейца были достаточно красноречивыми. Жуан Алмейда пишет: Без начала и конца: путешествие в желтом мире. Исчезло ощущение тела: болезненно вытекая из себя, Жуан преобразовался в легкое пятно. Края немного пощипывало, и в то же время он был безмерен. Сквозь него просвечивал желтый мир и гулко эхал. Мерное, баюкающее шипение воды. Жуан встрепенулся и полетел вертикально вверх по водопаду. Вода щекотала. На вершине, на камне сидел охристый Франциско. Улыбнулся, покрылся коричневыми пятнами, грациозно потянулся, превратился в ягуара. Хвост соскальзывал с камня, кисточка намокла. Улыбнулся, начал краснеть, зевнул и превратился в португальца да Силву. Лицо припухло и начало вытягиваться, пепелея. На камне сидел ягуар с мордой каймана. Носом он протаранил дыру в облаке, которым стал Алмейда. Облако пошло рябью и приняло новую форму. Ягуару возвратились человеческие черты Франко. Потом вновь да Силва. Потом снова Франциско и да Силва, череда, калейдоскоп ярких всполохов: желтый, оранжевый, красный. Деревьев не было, водопад посреди пустыни. Кто-то бросил копье в небо. Копье застряло в трещине. Небо осыпалось мелкой крошкой. Жуан встряхнулся, чтобы не попадало на него. Улыбнулся изменяющемуся существу и полетел вниз по водопаду. Внизу, на камне сидел ягуар. Алмейда очнулся с подсознательным ожиданием тягучей головной боли, но затылок, в месте где его ударили, лишь затвердел ушибом. Раны оказались обработаны, штаны были неприятно влажными. Главное же сотворилось внутри – он чувствовал себя на удивление хорошо. Жуана наполняло светлое, вдохновенное желание созидать, хотя даже сесть он мог с трудом. Воспоминание о красочном сне, в котором он встретился с забытым прошлым, уже отцветало, вытесняемое реальностью (сон был не менее реален), но ощущение возвращения согрело. Остро в плечо припекало солнце. Что бы не произошло вчера (вчера могло быть позавчера, неделю и месяц назад; обобщенное, безличное «вчера», в котором что-то отгнило и отмерло), сегодня (сейчас, через день и через месяц) он чувствовал себя исцеленным. Он не ел и не пил – и, кажется, больше в этом не нуждался. Франко занимался чем-то таким увлекательным, что Жуан не стал его тревожить. Да и о чем было с ним говорить? Был другой человек, что его понимал. Шаман, что сидел по ту сторону клетки. - Ожидание истончает нервы и мышцы, – важно, с чувством собственного достоинства ответил Алмейда индейцу на португальском. – Оно иссушит тощего. Надо отпустить его попастись. Жуан вздохнул и откинулся на спину: аудиенция подошла к концу. Колдун еще покурил и ушел. Что-то кольнуло под сердцем. Алмейда выудил из нагрудного кармана шатлен. Время стало. Часы за ненадобностью были вытолкнуты между прутьев клетки. - Должно быть, они сейчас голодные, если вчера никого не съели, – сочувственно пробормотал Алмейда. Какое все же интересное занятие у Франциско! А потом что-то неуловимо изменилось. Мирно жевавшие листья лошади (их никто не собирался есть) тревожно захрипели. То тут, то там вскрикивали и вздымались птицы. Дикари все чаще принюхивались и приглядывались к беспокойным зарослям. И пошел дождь из людей: откуда-то с деревьев повалились туземцы, похожие на тех, что схватили Хавьера и Алмейду, но по-другому украшенные. С криками, с улюлюканьем, с оружием «те» бросились на «этих», «эти» на «тех», «эти» на «этих», «те» на «тех», сливаясь в дурном паштетно-красном клубке. Боролись за территорию, за женщин или за белое лакомство, но, увлеченные нападением, индейцы не обращали внимания на замеревшую клетку. Решение бежать, наверное, пришло им в головы одновременно: животный инстинкт помог выбрать лучший момент. - Я хочу, чтобы было не заперто, – торжественно прошептал Алмейда и с силой подергал дверцу, и она распахнулась, они были свободны. Жуан пребывал в полном восторге от себя, не заметив, что в своем безумном упорстве Франциско перегрыз все ограничительные веревки. На них уже не особо обращали внимание, хотя за короткую перебежку от тюрьмы до привязанных лошадей в спину могло прилететь что-нибудь колющее. Не распотрошенные лошади и не распотрошенные рюкзаки! Теперь на юг, на север, на запад, на восток, не разбирая дороги – куда угодно, лишь бы подальше от этого чудовищного места! Жуан оглянулся: кто-то бросил в небо копье. Они были спасены. Золотая лихорадка.
destiny: Завершена и перенесена в игровой архив вольная фантазия на тему романа Айры Левина «Степфордские жены». Спасибо участникам. Это было захватывающее и стильное приключение. Пол и Линда Вачовски: В машине пахло цитрусовым аэрозолем, обивкой, немного, совсем чуть-чуть, пылью. Пахло духами Линды и одеколоном Пола. Заметил ли Пол, что к этому смешению привычных запахов начал примешиваться еще один – тревожный, неприятный. Запах пластика, который разъедает кислота. Руль горел под ладонями. Педаль газа утопала, рвалась вперед. Он рвался вперед. Вачовски, никогда прежде не нарушавший законы и правила – кем бы они не были придуманы, не обращал внимания ни на что. Его будущее – его блестящая карьера – зависело от автомобиля (угнанного), в котором пытались скрыться (наивно, но дерзко) Пристли. Дэйв и Фэй. Как он в них ошибался. Линда улыбалась. Об этом ее создатели позаботились, вложив в программу великое множество вариантов напряжения лицевых мышц. Нежная улыбка, застенчивая улыбка, любящая улыбка, улыбка гордости. Что происходило с программой сейчас, когда неисправность – следствие визита Фэй Пристли – разъедало тонкий механизм подобно раковой опухоли? Вряд ли на это смогли бы ответить даже специалисты «БиоНикс». Это не вписывалось в четкие пункты плана. Никакого побега не должно было быть. И эта совершенная случайность меняла действительность. Картонный Степфорд рушился за плечами: объявлена чрезвычайная ситуация, торнадо «Дэйв» не пощадило ваши дома. Дэйв и Фэй…Влекомые неизвестно-чем в засаду. В темноте мелькают огни. - Мы едем слишком быстро, Пол, это может быть опасно. «Дэйв и Фэй»…не рассчитывай на людей, переменчивая натура, неустойчивая психика… Замечание было, может быть, вполне разумным, но вот совершенно неразумным было действие робота. - Что? Линда!...Линда, черт подери, что ты делаешь?! Линда!! Линда!... Со стороны, вероятно, это выглядело страшно. Машина на полной скорости начала вилять по всей дороге, затем, слетев, перевернулась несколько раз, сминаясь, складываясь как картонный кукольный домик. А затем – неподвижность. Неподвижность тем более страшная, что было понятно – это все. Конец. Линда, Линда. Дэйв и Фэй. Пол. Пол Вачовски. Пол-вачовски, полвачовски, полпола, пол…Из аккуратно свернутой шеи (после свернутой машины) торчали провода. Восстановлению не подлежит. Машина четы Вачовски медленно занималась огнем. Со стороны Степфорда слышался звук полицейских сирен. На подъезде в Грейвуд готовилась облава. Невозможно покинуть Степфорд. Дэйв и Фэй Пристли: В тишине, наступившей сразу, как только Дейв выключил мотор, отчетливо раздавались все звуки. Легкий стук захлопнувшейся дверцы, собственный вздох, шорох пальто, трущегося о кожаное сидение. "Быстрее, Дейв, быстрее", - повторяла про себя Фэй, наблюдая за действиями мужа. Любая остановка была промедлением. Любое расстояние между ними и Стэпфордом - недостаточно большим. Она тоже ненадолго вышла. Вокруг было пусто. Даже лицо в окошке кассы больше напоминало привидение. - Мне надо позвонить, - очень хотелось услышать голос матери, спросить про детей; узнать, что все в порядке, и тогда поверить, что и у них будет все в порядке. - Телефон не работает, - лицо было печальным, как будто на самом деле сильно сожалело, что вынуждено было разочаровать. - С утра не работает. Сзади окликнул Дейв. Можно было уезжать. Неожиданно тишину прорезал гул, отдаленный, но быстро приближающийся. Фэй застыла, прислушиваясь, напряженно, силясь угадать, что это. Это было ненужной задержкой. В следующее мгновение она уже поняла это, сорвалась с места и кинулась к машине. - Ты слышал? - она почти упала на сидение, захлопывающаяся дверца больно ударила по локтю. В зеркале отразились огни нескольких въехавших на автозаправку машин. Пристли заправил полный бак, расплатился, почти на бегу, забросил на колени Фэй бумажный пакет с двумя арахисовыми батончиками и бутылкой содовой. Грейвуд маячил на том конце дороги – цепочкой нечетких желтых огней. Сзади полукольцом остановилось несколько автомобилей. Моргнули фары. - Поехали, - мотор взревел, машина прыгнула с места, взвизгнув шинами. Черные силуэты людей возле черных автомобилей замельтешили, забегали, разбрызгались каплями. - Я спросил у мальчишки у колонки, - Дейв говорил отрывисто, осторожно ведя накренившийся вперед кадиллак, словно флагманский крейсер, рассекающий тьму, - полицейский участок на въезде в Грейвуд. - В Стэпфорде тоже есть полиция, но у начальника ее такая жена, что я бы не стала прибегать к его помощи. Хотелось бы верить, что Грейвуд - не филиал Стэпфорда. Фэй посмотрела в зеркало: вереница огней была хорошо видна сзади, на дороге, идущей под уклон. Они отставали, шли медленнее кадиллака, идущего на полной скорости. - Идея с машиной мистера Диккенса была удачной, Дейв, - Фэй позволила себе даже что-то, напоминающее смех. - Он любит все самое лучшее, и это нам помогает. Дорога вильнула вправо, потом еще раз. Следующая развилка выскочила неожиданно. Не пустая, ощерившаяся на них слепящим светом фар. - Это они, - Фэй повернулась к мужу и тихо, то ли вопросительно, то ли обреченно-утвердительно произнесла. - Дейв? - Да, - пробормотал Пристли, - да. Мигнул проблесковый маячок полицейского автомобиля. Мигнул и погас. Дорогу перекрывали двое. Копы. И еще один, из кадиллака не было видно – силуэт автомобиля стоял, ощерившись желтыми фарами – на встречной, чуть наискосок. Дэйв остановился, выключил фары и заглушил мотор. Что-то надо было сказать. Что-то важное. Но важное, превращаясь в слова, становилось набором банальностей. - Сиди тихо, - сказал он, - не открывай дверцу. Пальцы машинально сжали ее ладошку - нервную и горячую. Он ждал. По лобовому стеклу частыми каплями стекал свет – преследователи, от которых они успели оторваться на бензоколонке, приближались. Ровный гул моторов вырастал в торжествующее крещендо. Синхронно хлопнули дверцы стоящих автомобилей. Фары осветили их сзади – один высокий, сухощавый, в форме. Другой низенький. Посовещались и направились к темному Кадиллаку. - Пора… - яркая белая полоса разрезала дорогу пополам, высветив придорожные заросли жимолости. Взревел мотор, натужно, как раненый вепрь - парочка шарахнулась в сторону, когда кадиллак промчался мимо нее по обочине, выплевывая из-под колес жидкую грязь. Пристли смотрел вперед, видя перед собой лишь землю, руки срослись с рулевым колесом – этот странный гибрид жил своей жизнью, реагируя на малейший бросок. Кадиллак завалился набок, вильнул задом – но выправился, и с визгом выскочил на дорожное полотно, оставив преследователей позади. Дэйв не видел, как бросились по машинам копы. Протаяли желтыми головками сыра фонари, мелькнула перед глазами пряничная вывеска «Добро пожаловать в Грейвуд!» По Кленовой улице с белыми палисадниками и идеальными газонами, с игрушечными домиками и земляничными занавесками на окнах несся черный автомобиль, разрывая в клочья тишину. Архив завершенных квестов
destiny: На «Манжетах» стартовал новый квест-выживание, за основу взят ранее написанный приквел к «Pitch Black». Столкновение с метеоритом, повредившим обшивку легкого транспортника класса «Инфинити», было зарегистрировано электронно-счетными устройствами 14 июля 2289 года в 11:07 am. В 11:10 am на пульт управления поступило сообщение о повреждении генератора защиты и отказе главного двигателя. 11:14 am Транспортник трясло. Оборванные провода обвивали металлические перекрытия, салютуя снопами синих искр, глухо гудели поврежденные металлические опоры, тревожно вспыхивала алым аварийная сигнализация. «Разгерметизация верхнего яруса, - сообщил равнодушный металлический голос, - разгерме…» Динамик всхлипнул и замолчал. Он проснулся от толчка. Над куполом капсулы мигала красная лампочка. Он зажмурился; вырванный из криосна, Уильям Джонс медленно приходил в себя, ощущения тоже возвращались постепенно – сначала восстановилось зрение, потом он понял, что ничего не слышит, а чуть позже с грохотом рухнуло прозрачное оргстекло – он упал на металлический каркас пола, надсадно кашляя и задыхаясь. Его выворачивало наизнанку, долго и мучительно, под аккомпанемент звона стекол, кто-то навалился на него сверху, он столкнул с себя обмякшее тело и откатился к противоположной стене, безмолвно, по-рыбьи хватая ртом воздух. Капсулы пассажирского отсека лопались, словно от ультразвука, рядом лежала женщина, без сознания. В надсадное гудение маневровых двигателей ворвался вой сирены. - Что… что случилось? - просипел он, пытаясь подняться на четвереньки, - где команда, где?.. – Джонс оглянулся. Ему никто не ответил. Экипаж, если только кто-то остался в живых, занимался спасением корабля. Капсула с ценным грузом была цела. Груз едва заметно шевелился – то ли выходил из криосна, то ли вовсе не спал. На панели мерцал красный огонек. Состояние содержимого капсулы оставляло желать лучшего, но внутренний процессор уже получил тревожную команду с центрального компьютера корабля и выводил пленника из состояния сна. Джонс скрипнул зубами, ощущая во рту кислый привкус металла. Рядом на одной тоскливой ноте стонала женщина, по-прежнему без сознания. С грохотом, высекая сноп искр, свалилась еще одна опора, с глухим шипением повис над головой оборванный шланг подачи криосмеси в капсулы второго ряда пассажирского отсека. Он поднялся, вытащил из ощерившейся зазубренным металлом переборки прут. Руки дрожали, по лицу стекал холодный пот. Пошатываясь, Джонс подошел к криокапсуле, за стеклом которой корчился человек, коротко замахнулся и ударил. Поверхность пошла густой сетью трещин, но не разбилась. Что-то зашипело, сработали патроны, которые должны были отстрелить стекло в случае аварии, и тело Риддика выпало из капсулы вместе с куском пластика – прямо на Джонса. Он не успевал увернуться – тело, еще непривычное бодрствованию, реагировало как в замедленном кино – осколки стекла посыпались на него градом, упавшее сверху тело на доли секунды пригвоздило его к полу, он вывернулся, перекатившись по полу и царапая в кровь лицо, вскочил и бессильно оперся о стенку поврежденной капсулы; в руке плясал пистолет. - Не двигаться… Изрядно оглушенный Риддик не отказался бы подергаться, если бы мог. Но пока он с трудом поднимался на четвереньки… На информационной панели тревожно замигала вторая лампочка, беззвучно сигнализируя о необходимости немедленной эвакуации, Джонс резко наклонился - перед глазами лопались яркие малиновые круги. *** …В спасательный челнок поместились не все. Про личные вещи можно было забыть. За исключением тех, что были в карманах пассажиров и экипажа, и тех, что удалось прихватить по дороге – самое важное, самое ценное, за что первым делом хватаются руки, когда все вокруг гибнет. Челнок отстыковался от корабля в 11:25. В 13:02 он вошел в плотные слои атмосферы и начал торможение. Приземление произошло в районе 13:27 по корабельному времени. Планета UF-28 встретила обгоревший при посадке кусок металла тропическим ливнем. ХРОНИКИ РИДДИКА. Выжить любой ценой.
destiny: Продолжение космовестерна «Светлячок». Муж и жена - одна сатана. Firefly - эпизод 5. Команда капитана Рейнольдса находит покупателя, новое задание и... старых знакомых. Совместный пост (отыграно в блокноте): - Я могу гарантировать, - с нажимом сказал Мэл, - если мы сойдемся в цене, мистер Лиддл, принятые обязательства моя команда будет соблюдать неукоснительно. Зои поежилась и промолчала. Ситуация нравилась ей все меньше. Прозвучавший в голосе капитана металл заставил Джейн внутренне вздрогнуть. В голову тут де полезли воспоминания о неудавшейся сделке и мысли о том, что нужно держать язык за зубами. Но показывать свой испуг перед богатеем Кобб не собирался, а потому, оставляя последнее слово за собой, огрызнулся: - Ключевое слово - сойдемся, - хотя, судя по удивлению Лиддла, речь шла об очень крупной сумме. Интересно, какой? Рэйнольдс вообще ее называл? И здоровяк добавил. – А на сколько вы договорились? И вопрос этот адресовался Мэлу. - Еще не успели. Договориться. Только начали. Мистер Лиддл?.. – Мэл бросил на клиента задумчивый взгляд. Лиддл, в свою очередь, принял позицию «отзеркаливания» и ответил капитану не менее задумчивым взглядом. - Мы не можем говорить о той же сумме, которую вы получили только что,- заметил он. – Четверть вас устроит? «Сто тысяч за доставку лекарств?!» - губы Джейна исказила мрачная ухмылка. Да проще будет присвоить груз себе, а затем продать в два, а то и в три раза дороже. - Это смешно, - хмыкнул Кобб, забывая о своем недавнем решении помолчать. – Yībàn!* Лиддл не обратил внимания на замечание здоровяка. Он ожидал ответа капитана. В конце концов, когда он предлагал Рейнольдсу обозначить желаемую цифру, тот промолчал. Возможно, это свидетельствовало о том, что капитан сам плохо представлял, чего хочет от нового соглашения. Тем не менее, торг уже начался, а значит, стороны к чему-то стремились. -Ты бы помолчал, gǒu niang yǎng de!** – пробормотала Зои. Джейну достался незаметный, но чувствительный толчок в спину, – это неплохая сумма, Мэл. Мэл кивнул – сто тысяч только за транспортировку. Лиддл рассчитал верно – такая сумма примиряла капитана и его помощницу с необходимостью рисковать собственными головами. - Мы согласны. Похоже, команда не собиралась вступать в перебранку с капитаном в присутствии без пяти минут нанимателя. Лиддл кивнул, дождавшись решающего ответа. Если бы Капитан начал баснословно завышать цену, можно было начать сомневаться: действительно ли он не склонен к алчности. - Рад, что мы смогли договориться. Когда вы сможете вылететь? Тычок в спину и «нежный» голос Зои, шепнувший ему прямо в ухо, оказались для Джейна чудодейственным средством, отбивающим желание говорить. А потому, не открывая больше рта, наемник лишь покосился на первого помощника злым взглядом, мысленно желая ей свалиться с лестницы и свернуть себе шею. Они могли заработать бешеные бабки, а разменивались на половину. Уже в который раз! Оставалось лишь утешать себя тем, что пятьдесят тысяч причитающихся ему кредитов – тоже не плохая сумма. Хотя могло бы быть больше, намного больше… - Сегодня, мистер Лиддл. Если не случится ничего непредвиденного. Груз… насколько он велик? Вы сможете доставить нас к нашему шаттлу? - Мэлу не свойственны были колебания после озвученного согласия, и им овладела лихорадочная жажда деятельности, - надеюсь, часть денег в качестве задатка мы сможем получить уже сейчас? Что подразумевал капитан под «непредвиденным» - внезапный запой пилота или какое-то неверное действие со стороны самого Лиддла? Уточнений не последовало. Но если бы Рейнольдс все еще опасался обмана со стороны внезапного делового партнера, вряд ли взялся бы за перевозку. Одно дело – будда, которого ты уже держишь в руках, осталось только обозначить приемлемую цену и совсем другое – полет на границу, где риск встретить пожирателей заметно повышается. - Фелпс? – Лиддл взглянул на начальника охраны. Тот еле заметно кивнул, явно без особой охоты. Он был готов довезти команду до их корабля и, возможно, был бы рад помахать им вслед платочком, если бы не сделка. - Мистер Рейнольдс, я ведь говорил: если груз не будет доставлен – не будет денег. Зачем вам брать задаток, который, возможно, придется возвращать? Вы сегодня в прибыли. - Расходы на топливо, мистер Лиддл, - лаконично парировал Мэл, - до Клото путь не близкий, вы же не станете требовать, чтобы мы покрывали издержки на перевозку из своего кармана? - Не стану, - согласился Лиддл и обвел взглядом собеседников. - Десять процентов в качестве задатка вас устроит? - Более чем, - капитан Рейнольдс обвел глазами заметно заскучавшего Джейна и невозмутимую, как статуя Богини Спокойствия, Зои, - в таком случае, мы отправляемся немедленно. * половина! ** [вырезано цензурой] Светлячок
destiny: По мотивам фильма Ридли Скотта "Бегущий по лезвию" / "Blade Runner" Рэй Ланда пишет: Меня никогда не поздравляли с днем рождения. Интересно, каково это – получать подарки потому, что ты стал на год старше. Меня никогда не поздравляли с днем рождения, потому что я никогда не становлюсь старше. Как она. В этом мы одинаковые. Мы никогда не становимся старше, мы становимся ближе. Ближе, ближе, еще ближе. Потом не становится нас. Владельца забегаловки звали Ю Чен. С виду – лет сорок пять. Я знал, он гораздо моложе. Гораздо моложе. Ю Чен болел. Это Земля. Она убивает. Ю Чен болел, он старел, он умирал. В этом мы похожи. По-другому. Не как с Лу. С Ю Ченом у нас нет ничего общего. Только купюры. Купюры, которые мы передаем из рук в руки. Обмениваемся. Я не знаю, что там нарисовано. Правильно, конечно, «напечатано». Или выведено. Или вытиснено. Я не знаю. Иногда мне кажется, я не знаю вообще ничего. Неон мигает. Ю Чен не дает мне сдачи. Я не спрашиваю. Я не требую. Мы с Ю Чен похожи – мы друг друга не спрашиваем. У нас разные интересы и разная жизнь. Общие только купюры, которые мы передаем друг другу. Из рук в руки. И Земля. Земля, которая убивает. На Марсе было проще. Бесплатная еда. Бесплатна жизнь. И бесплатная работа. Все бесплатное. Моя жизнь бесплатная. Меня оплатили два с половиной года назад. Заранее. Осталось полтора. Еще полтора бесплатных года. Ю Чен говорит, буду ли я брать напитки. Я взял. Хотя Лу и не требовала. Она умнее меня. Опытнее. «До свидания, Ю» «До свидания». Наверное, мы больше не встретимся. Нельзя. Бегущий по лезвию. Блейд-раннер. Они не говорят «убить». Впрочем, чужая терминология меня не касается. Идет дождь. Небо над Землей хмурое. На Земле каждый день пасмурно. Лучше бы я остался на Марсе. Я не смог. И не спрашивайте, почему. Не спрашивайте. Я сам не знаю. Вероятно, меня создали слишком свободным. Или наоборот – слишком замкнутым. Мне тесно. В самом себе – слишком тесно. Свобода или замкнутость? Я не знаю. Лу не ответит. У нее можно не спрашивать. - Извини. Возвращаться не буду. Дурная примета. Я взял чай. Будешь? Он холодный. И прекрати курить. Глупо выглядишь. Глупо она не выглядела. Капли падали. Кап-кап-кап. Надо идти. Надо двигаться. Жизнь – это движение. И мы двигаемся. Все ближе и ближе, и ближе. - Тебе не холодно? Ей не бывает холодно. Я знаю, но все равно спрашиваю. Лу Райнер пишет: - Мне не холодно. И я не выгляжу глупо. – Лу помотала головой, губы вытянула трубочкой, со смешным звуком засосала макаронину. Жалко нет кисло-сладкого соуса. Еда кажется пресной. - Чай буду! С жасмином? – взяла пластиковый стаканчик, сделала маленький глоточек. Не с жасмином. С шалфеем. Вспомнилась мама. Точнее та женщина, которую она называла мамой. Она любила пить чай по утрам. С шалфеем, с жасмином. Будила поцелуем, а когда не хотела просыпаться – громко включала музыку. Как же называется эта музыка… когда протяжно тянул саксофон? То ли блюз. То ли джаз… В отличие от большинства репликантов у Лу была память. Как оказалась фальшивая, но такая реальная. На свой восьмой день рождение она получила красивое розовое платье и диадему как у принцессы. Правда, Лу не хотела быть принцессой и ненавидела розовый. Только сейчас начинала понимать – это не было правдой. Наверное не было. Она часто задавала себе один и тот же вопрос – зачем, зачем их создали? Зачем внушили, что она человек? Зачем позволили надеяться. Но даже своим маленьким ещё детским умишком она понимала – эти вопросы так и останутся без ответа. Но зато у неё были свои воспоминания. Те, которые действительно казались настоящими. Она помнила каждую ссору, все слова, что родители говорили друг другу. Она помнила, как тоскливо смотрела в окно, в пасмурное небо, мечтая о том, чтобы этот дурацкий дождь когда-нибудь прекратился. Она помнила, что если приложить большую ракушку из отцовского кабинета к самому уху можно услышать шум прибоя. Она никогда не видела моря. Она хотела увидеть. Ели молча. Рэй вообще был молчаливым, а Лу любила поговорить. Ещё она любила рисовать, читать книги, смотреть фильмы. Она любила узнавать всё новое, была любознательной, терпеливой. Ещё она любила китайскую лапшу и то как макаронины смешно перепутывались между собой. - Я читала, что было время, когда дождь шёл не всё время… а только иногда. – задумчиво произнесла Лу, покрутив китайские палочки в руках. – Знаешь, у меня дома было такое окно, оно показывало всё, что ты захочешь. И горы, и реки, и моря… - кажется, она ему уже об этом рассказывала. А может и нет. - Мне больше всего нравилась зима. Снег такой белый. Вот бы его увидеть. – Лу мечтательно вздохнула и выбросила бумажный пакет в мусорный бак. - Сколько у нас осталось денег? – плюшевый медведь, который до этого мирно сидел на холодной земле, поднялся на ноги. Он потянул свои мохнатые лапы к Лу и потребовал, чтобы его взяли на руки. Девочке захотелось пнуть его посильнее, но передумала. Устало наклонилась и прижала игрушку к груди. I'm a Replicant
destiny: Из одноактных пьес (раздел "Осколки реальности") Винни Янг пишет: Винни Янг любил искусство. Извращенной любовью, пожалуй, но как с искусством иначе? Взять, к примеру, живопись. Тут Винни был убежден, что «эти художники имели нас всех» − факт сам по себе не очень-то приятный, как и осознание того, что вот это размазанное белое пятно в углу на самом деле не концептуальный символ, а след от соплей. У художника был насморк и не было носового платка. А публика в восторге. И Винни решил, что «имел он этих художников». Так он стал вором, вандалом и идейным вдохновителем среди тех, кто так же любил искусство. Оставаясь при этом… Директором одного из отделов одной кру-у-упной фармацевтической компании Америки. На презентациях он так и говорил: «Кру-у-упнейшая фармацевтическая компания Америки». Ну, в презентациях это так нужно: переходить на превосходную степень и вообще выражать восторг тем, что делаешь, чтобы тебя с твоим дерьмотоваром купили. Винни разрешалось добавлять немного иронии, потому что он был из тех поганцев, что сосут у босса. Ну, образно, конечно. Попробуй кто так в глаза сказать, ага. Все знают, что Винни Янг не пропустит ни одной юбки с мало-мальски приличной задницей. Директор по дистрибьюции оттого на него и бесится, что Винни завалил его секретаршу на его же столе. Пока директор был в клозете. «Вот так и счастье свое просрать можно». Винни был философ. Но насчет босса. С нынешним боссом Винни вместе штамповался в Гарвардской школе бизнеса. Прошлый босс дружил с отцом Винни. Нынешний босс был сынком прошлого босса. Именно так. Томми ширялся по-черному, но когда надо молвил словечко за Винни. Ну, когда тот, например, пошлет совет директоров скакать на толстом черном члене. Это если совет директором не поймет всей силы креатива Винни. В общем, директора терпели Винни, а Винни терпел директоров. У него были свои цели. Очистить искусство. От того, что не нравилось ему. От того, что раздражало. От того, что заплесневело. «Я – единственная гребаная истина». На прием к Вальднеру он попал благодаря своей профессии. Вальднер пристрастился к препаратам, стимулирующим потенцию. Винни чувствовал себя наркодилером, что тащит дозу богатому клиенту, который так обдолбан, что не может оторвать свою жопу от дивана и самостоятельно прийти на точку. Конечно, Винни отправил бы вместо себя какую-нибудь шестерку, не знай он об иной страсти Герберта Вальднера. Коллекция. Сомнительное украшение которой… «Крик». Винни присматривался к гостям. Выяснил, где находится картина. Пытался утащить Герберта в кабинет «на важный разговор», чтобы хотя бы покоситься на этот шедевр больного разума. Изрядно выпивший Герберт намеков не понимал и аудиенцию провел в ванной, где сразу же спрятал полученные лекарства. «Ну и хрен с тобой», – решил Винни, – «сам найду». - Шикарный вид, – хмыкнул Винни, стоя в дверях кабинета. – Это я о картине. Он прошел внутрь, закрыв за собой. Эту бабенку он с неудовольствием примечал каждый раз, когда она вилась вокруг Вальднера. Привлекали ее деньги, понятное дело. Но задница что надо, стоит признать. - Винни Янг, – он представился, присаживаясь на край стола, делая глоток виски и не стесняясь, что поворачивается к даме спиной. – Директор по рекламе, наша компания выпускает лекарства. Наверное, слышали это «Мечтай и худей». Это фраза с окончательного варианта, а в оригинале было «Не жри и худей». Не пропустили за очевидностью. Видел вас в зале. Вы мисс…Магна Карта? – Винни не удержался и хохотнул в стакан. – Простите, шучу. Марла Картер, я запомнил. Смешное имя. Как эта картина. Никогда не завидовал этому чуваку, представьте, все время с открытым ртом, в ожидании, что вот-вот туда вставят, у-у. Марла Картер пишет: Он все испортил. Пришел невовремя. Марла успела всего два раза затянуться и представить... Представить, что она сделает, когда картина будет целиком в ее руках. "Крик" в некотором смысле был очень удобным объектом. Так уж он был нарисован. Его можно было аккуратно разрезать тонким лезвием на полоски. Ярко-оранжевые, темно-голубые, черные... Потом на такие же квадраты... Потом в крошку. Пока он не превратится в ничто. Просуществовав почти целых сто лет. Сто лет любви почитателей. Истерики искусствоведов. Воплей на аукционах. Трясущихся рук желающих купить. Украсть "Крик"... Это звучало. Будущей ночью он исчезнет. Его будут искать, поставят на уши полицию, знатоки будут ждать, где он объявится. Может, на каком-нибудь аукционе? Подозревать друг друга в том, что решились на дерзкую кражу ради единоличного обладания. Гадать, кто же любуется полотном, навсегда закрыв для себя возможность разделить удовольствие с кем-нибудь еще. А его просто не будет... Так уже было несколько раз. - Мистер Янг, вы забыли сказать о себе самое важное, - Марла повернула голову, оторвавшись от созерцания полотна лишь ненадолго, чтобы увидеть, кто это решил вдруг придти сюда. - Вы хам, нахал и у вас дурное чувство юмора. Но в вас есть кое-что интересное. Вы умеете продавать бессмысленные вещи. А я помогаю таким, как вы. Я могу сфотографировать для рекламного плаката какую-нибудь модель так, что завтра же ваши продажи возрастут втрое. Ей не понравилось, что он посмотрел на картину. Внутри завозилось неприятное чувство, похожее на ревность. К нему картина не имела никакого отношения. Она была ее мечтой. Мистер Янг был третьим лишним. - Зачем ты сюда пришел, Винни? Пить можно в другом месте. Если по старой памяти... В смысле потому что тут стол и женщина, то зря. Мне нравятся только коллекционеры, - теперь Марла повернулась и задумчиво посмотрела на ворвавшегося в ее тихое уединение нахала. - Ты коллекционируешь картины? L'art pour l'art
destiny: Scenes from Provincial Life. Scene 8 Мистер Тачит и леди Кавендиш расставляют точки над I. Catherine Cavendish пишет: Она почувствовала, что Тачит поднял ее на руки и понес – в тот момент Кэтрин не смогла понять - куда, лепнина на потолке ритмично раскачивалась и подпрыгивала в такт безвольно повисшей руке, отчего-то голова казалась большой и пустой, как грецкий орех, а шея – тонкой и слабой. Она уткнулась носом в его плечо, и закрыла глаза, чтобы усмирить прыгающий в голове метроном, но сквозь зажмуренные веки пробивался отпечаток лепнины – негативом, как на тяжелой фотопластине, которую леди Кавендиш могла наблюдать в модном фотографическом ателье Берда в Лондоне прошедшей зимой. Лицо Артура тоже проступало негативными контурами – чуть ближе, чуть дальше… Тяжело хлопнула дверь, по лицу потянуло сквозняком. Кэтрин открыла глаза. Через распахнутые гардины струился серый утренний свет, светлые волосы Артура казались присыпанными мелкой серебристой пылью. Он выглядел растерянным. Тикали часы. - Хочу пить, - неразборчиво, почти через силу; непослушные губы едва шевелились, - вы… я у вас в комнате? Она снова зажмурилась. Подспудное желание прошедших суток, в котором леди Кавендиш не желала признаваться себе самой - когда-нибудь снова оказаться в его объятиях, отчаянный страх выдать себя, жгучая, до закипающих в углах глаз слез ревность к золовке… Слишком много переживаний для одного дня. - Отпустите меня, - руки на шее Тачита сцепились в замок, - мне лучше. Я сяду. От него пахло одеколоном, свежестью, мылом. Кэтрин помнила этот аромат с их зимних встреч; покинув Лондон, оставила в ящике с бельем забытый им надушенный носовой платок, аромат сандала вызывал к жизни картины их кратких страстных встреч, вспоминая о них, она краснела и казнила себя за распущенность, однако желание быть с мужчиной, несмотря на беременность, не уходило до последнего месяца, потом что-то произошло, и смутная тоска по его ласкам растворилась, уступив место полуосознанному желанию нежности. - Мне лучше, - убежденно прошептала она, – помогите мне сесть в кресло и позовите… нет, не надо! Кэтрин сразу отринула мысль о горничной, лишь представив гримасу удовлетворения на сморщенном, как печеное яблоко, личике Ханны Кавендиш. Голубые глаза Артура в нескольких дюймах от ее лица. Он держит ее на руках… Какая ирония судьбы! Зябко поежилась и попыталась соскользнуть на пол. - Никого не зовите. Дайте мне воды… или глоток вина. Если есть. Это пройдет, у меня бывала дурнота по утрам, с тех пор, как… вода с сахаром или вино помогают. Arthur Touchet пишет: В глазах Кэтрин отразилось неопределенное выражение - непонимание, попытка что-то осознать, вспомнить... Она выглядела совсем несчастной и подавленной. Руки, вместо того чтобы оттолкнуть, еще крепче обхватили его за шею. "Бедная Кэти! Как ты изменилась," - подумал Артур, держа её на руках и вглядываясь в лицо - сознание постепенно возвращалось к ней. Он не привык, да что не привык, никогда не видел её такой. Безупречный туалет леди Кавендиш и легкий аромат лаванды - он всегда неуловимым шлейфом проскальзывал в ее комнате - всколыхнули воспоминания... Отголоски... нет, не страсти, испытываемой когда-то, но теплых чувств зашевелились в душе. Он никогда не желал Кэтрин зла, даже когда раздавленный просиживал в библиотеке после их разрыва, и не хотел, чтобы она страдала, по его либо чьей-то еще вине. Видит бог, она сама доставила ему множество мучений. А он ведь думал, что она посмеялась над ним, оставив сухую лаконичную записку, позабавилась и бросила, и, чтобы вычеркнуть его навсегда из своей жизни, исчезла из Лондона. Хотя кто знает, возможно, он был не так уж неправ. Гордая и неприступная леди, соблюдающая безукоризненность в одежде и прическе - этим Кэтрин отличалась всегда, даже сейчас, как уже отметил он, в своем нынешнем положении и не самом лучшем самочувствии. Изысканная и благородная - ему часто казалось, что у таких леди и чувства, и эмоции так же изысканны и недосягаемы, а переживания и душевные порывы они отмеряют строго дозированно, в определенные руки. Она опровергла подобное заблуждение, и иногда, задумываясь, он не переставал удивляться, что она нашла в нем, скромном эсквайре из Ноттингемшира? Решившись на эту поездку, он и сам не знал, какой прием ему будет уготован, но к такому обороту готов не был. Однако это должна была быть прощальная встреча... - Вы уверены, Кэтрин? - её вид не внушал оптимизма, в глазах застыли готовые пролиться слезы. - Что не нужно позвать на помощь? Может быть, у вас есть доверенная горничная? Знает, что принести, чем помочь? - Успокойтесь! - настойчиво и твердо произнес он в ответ на ее попытки выскользнуть из его рук. - Не вырывайтесь! Неужели вы меня боитесь?! Бережно усадив леди Кавендиш в кресло, он накрыл её пледом, вернулся к двери и, выглянув в коридор и прислушавшись, закрыл дверь. Бюро в отведенной ему комнате, вышедшее из моды как минимум лет двадцать тому назад, еще вполне могло сгодиться, чтобы черкнуть пару писем или расположить на нем графин с водой и полупустую бутылку бренди, что он и сделал, когда вернулся ночью, предусмотрительно прихватив их с собой из библиотеки. Подавив в себе желание сделать хотя бы глоток, Артур, ранее не испытывавший тяги к вину, грустно усмехнулся - если так пойдет дело дальше, он скоро сделается завзятым пьяницей. Он плеснул в стакан бренди, подумав, добавил воды и, подойдя к Кэтрин, поднес к её губам стакан. - Сахара нет, - улыбнулся он, - и вина тоже. Но думаю, это придаст вам сил. Если бы он мог как-то утешить, успокоить её, но что было в его власти. Увы, почти ничего. Интересно, - мелькнула в голове неуместная, совершенно крамольная мысль, - а если бы это были его жена и ребенок, как бы он вел себя, что чувствовал? Уж точно не допустил бы нахождения жены в комнате чужого мужчины... Впервые мысль о жене посетила его не как нечто абстрактное, не имеющее к нему никакого отношения, а вполне реальное и не такое уж неосуществимое. Откладывая объяснения, чтобы дать Кэтрин окончательно прийти в себя, он, пододвинув к креслу низенькую прикроватную скамеечку, присел рядом, и указав глазами на живот, а после подняв их на Кэтрин, с легким смущением спросил: - Когда? Страницы истории Блэкберн-холла
destiny: Из раздела «Игры разума». Das gelobte Land. Время и место действия: 2189г., Винтерштадт. Действующие лица: Ральф Драйер, 32 года, офицер полиции, Департамент по контролю над популяциями. Аристократ, представитель третьего поколения. Вакцинирован с рождения. Фрейа Йенсен, 23 года, беглянка. Родилась и выросла за пределами Винтерштадта, одна из «свободных людей». Волевая и сильная девушка, целеустремлённая натура с почти мифической тягой к жизни. Дополнительно: После глобальной катастрофы прежний облик Земли изменился до неузнаваемости: в условиях резкого похолодания планета выцвела, а человеческий вид модифицировался на генетическом уровне. Сильнейшие из оставшихся в живых поселились на территории современного Винтерштадта, технократического государства-полиса. Для укрепления иммунитета был выведен альбиний – особый препарат, подавляющий эмоции и развивающий интеллектуальные способности. Дорогостоящая технология выработки лекарства предопределила социальное неравенство: на шахтах эксплуатируются рабы и граждане с необратимыми мутациями. Особую группу населения представляют выродки, называющие себя «свободными людьми» – те, кто в силу необъясненных биологических причин сохранил способность проявлять эмоции. Как правило, они обитают вне единственно признанной государственности и утверждают, что началось возрождение природы. В период Третьего Канцлерства продолжается активная борьба с популяциями, характеризующимися нестабильной, несовершенной нервной системой. читать далее...
destiny: Встретим Хэллоуин позитивно. Юмор, щепотка сюра, и эликсир любви. Действующие лица и краткое описание офисной нечисти. Служебный роман. День первый. Охранник ночной смены методично обходил здание. Коридоры мерцали потусторонним сиреневым светом, запертые двери офисов сияли матовыми металлическими табличками, на которых золотыми буквами, четким типографским шрифтом отпечатались названия. У двери с надписью «Веста» он задержался и прислушался. Из-за двери доносился шум голосов и гудение принтера. - Однако, - охранник покосился на наручные часы (половина одиннадцатого!) и подергал дверную ручку. Закрыто. - Однако, - присвистнул он еще раз. Инструкция требовала открыть и осмотреть помещение. Мужчина погремел связкой ключей, нашел нужный. Мягко щелкнул дверной замок. Луч фонарика скользнул по абсолютно темному и пустому офису, отразился от стеклянных перегородок и остановился на распахнутой форточке. С улицы донеслись звуки клаксонов и ровное гудение автомобилей. - Ах ты, черт, - выругался охранник, добавил парочку выражений покрепче, пожелал забывчивым сотрудникам «Весты» приятного вечера и захлопнул незапертое окно. *** - Ушел? – поинтересовался Энтони. - Ушел, - согласно подтвердил невидимый хор присутствующих на собрании. - Прекрасно. Да будет свет. Бесенята уже волокли настольную свечу на батарейках мощностью в три ватта и бумагу к принтеру. Производитель обещал люминесцентное свечение в течение ста пятидесяти часов без перерыва. Времени хоть отбавляй. - Итаа-кх-х, - маленький толстый человечек, размером с мизинец руки среднестатистического мужчины белой расы, вальяжно покачивался на пресс-папье из малахита, раскуривая огромную сигару. Сигару он вытащил из хьюмидора босса. Босс, Большой Босс, или мистер Эм Дабл Ю Эйч, находя на столе сигарный пепел, сдержанно ругался и грозил уволить уборщика. Тогда Тони утраивал бдительность, и на некоторое время фокусы с сигарами прекращались. Но не сегодня. - Сегодня на повестке дня один вопрос. Александр и Лия. Лия и Александр. Доколе? Кто хочет взять слово? И…да. Кто будет вести протокол? – колечко дыма поднялось к потолку, вызывав дружное чихание сидящих в первых рядах кулерных. Из жизни офиса
destiny: Просто стеб и ничего личного. Кэт пишет: - Екатерина Александровна, приехали дизайнеры из «Весты», - голос горничной отвлек Кэт от размышлений по поводу новой шубки. Мысль о шубке закралась в хорошенькую головку Кэт неделю назад, а вчера (неожиданно для себя самой) она страстно захотела перестроить загородный дом. Желание явилось внезапно, как снег на голову, для нее самой и для папика, но когда папик противоречил своей девочке? - Котик, я ха-ачю-юю, - произношение выдавало в ней малограмотную уроженку Б-гом забытого провинциального городка, хотя об этом факте биографии Кэт предпочитала не упоминать. Все-таки полгода филфака (она вылетела в первую же сессию) позволяли ей причислять себя к культурной прослойке мегаполиса. - Хачю гостиную с вот такими штучками из зеленого малахита, и амурчиками по краям. Мраморными. А в спальне кровать поставить на ступеньки, и чтобы висела сверху эта… занавеска с кистями. А еще… Котик вздохнул и набрал номер давнего знакомого Марка. Котик был прагматиком. - Пусть заходят, - Кэт изящным движением скрестила загорелые ножки в розовых туфлях и горделиво выпрямилась. Из жизни офиса
destiny: Хотелки от игрока: Примечание: предупреждаю сразу, что из всех видов ФРИ мне ближе всего "исторички", поэтому и желаемые темы отыгрышей у меня соответствующие. Средние века: - Робин Гуд и его Merry Men (или что-то аналогичное): лесная дружина, благородные разбойники, не дающие спокойно жить местным богатеям и шерифу. Как один из вариантов сюжета - попытка вызволить попавшего в беду товарища. - Инквизиция. Вариант "макси": героя (или героиню) обвиняют в колдовстве по ложному навету, начинается следствие. Исход его может быть как счастливым (жертве удалось доказать свою невиновность), так и печальным. Вариант "мини" - беседа обвиняемого/-ой и обвинителя, уговоры отказаться от ереси/признать свою вину, чтобы немного смягчить свою участь. - Мини-отыгрыш: диалог между рыцарем-похитителем и заключенной в его замке девой (что-то в духе глав "Айвенго", посвященных Буагильберу и Ревекке). Новое время: - Эпизоды из жизни бродячих актеров (привет "Капитану Фракассу"!); - Первые колонисты в Новом свете (на территории нынешней Канады или США): дикая неосвоенная местность, нападения индейцев, шляющиеся поблизости хищники, эпидемии, можно приплести еще и мистику. - Примерно то же самое, что и в предыдущем пункте, но действие происходит не в Северной Америке, а в Австралии. Кстати, вместо первых колонистов героями могут быть сбежавшие преступники, отправленные в Австралию в ссылку. - Вандейский мятеж в 1793 году. Осада башни Тург какой-нибудь крепости, перехват курьера с важным письмом, бой между "белыми" и "синими", переправа вандейцев через реку... Идей много. ) - Серия мини-отыгрышей по мотивам рассказов Джека Лондона. Примерно в таком духе: есть небольшой поселок, затерянный в глуши североамериканских лесов, где живут разные люди: старатели, охотники, временно прибившиеся сюда авантюристы, немногочисленные индейцы - коренные обитатели этих мест... И время от времени с кем-то из обитателей поселка происходит какая-нибудь история. Для затравки могу предложить отыгрыш в духе рассказа "Любовь к жизни": двое героев заблудились в лесу и им надо как можно скорее добраться до своих. Один из персонажей (а то и оба) могут быть каким-то образом ранены или слегка покалечены. Для пущей остроты сюжета можно еще добавить запутанные отношения между героями: двое неприятелей остались наедине с судьбой и лесной глушью. Новейшее время: - Гражданская война в России. Тут возможных сюжетов много, были бы желающие поиграть. :) Не историческое: - Фильм-сказка "Не покидай": а что было потом? Как знают смотревшие этот фильм, его финал остается открытым, и поле для воображения там богатейшее... - Ну, и из разряда совсем утопических желаний - хотелось бы поиграть во что-нибудь по фильму "Ученик лекаря", но сюжетов для возможных отыгрышей я пока не придумала. Да и сам фильм мало кто знает. Заинтересовавшихся прошу стучать в хотелку на "Манжеты" http://gamemix.unoforum.ru/?1-1-0-00000007-000-180-0#068 Требования к игрокам стандартные - грамотность, стилистическая адекватность. Администратор может попросить у претендента пробный пост на заданную тему.
destiny: Продолжение вампирской истории. Черная кошка в темной комнате. Ковенант. Эпизод 5 Стивен Дорфф пишет: Смотреть на сестру через экран монитора не хотелось. Мартин предпочел бы увидеть ее вживую. И даже был готов привести весомый аргумент этой встречи: теперь зараза была ему не страшна. Вот только слова доктора заставили его промолчать. Получалось, Кристина не представлял для него угрозы, но он представлял угрозу для нее. «Любая инфекция… Да нет, не любая…» - был один вирус, способный рази навсегда изменить состояние сестры к лучшему, но о том, чтобы использовать его Новацки даже не думал. Это было не спасение. Это было хуже, чем убийство. Взгляд скользнул по неживому лицу Кристины, и Мартин отвернулся. - Достаточно, пан доктор, - слишком тяжело было видеть близкого человека находящимся на грани жизни и смерти, видеть и не иметь возможности ничего изменить. – Давайте займемся делом. Чем быстрее вы найдете вакцину против вируса, тем быстрее мы с сестрой сможем увидеться. И да, я буду поблизости. Так близко, как только смогу. Идемте. Бывший охотник собирался сопровождать Кислевского, остановившись там, где он сам сумеет почувствовать присутствие Стивена. Это будет граница, переступить которую следует только в критической ситуации. Адам Кислевский пишет: Дверь палаты-пенала распахнулась с характерным щелчком. - Как вы себя чувствуете? – стандартный вопрос нестандартному пациенту, - сегодня я перелью вам еще одну порцию крови. Вероятно, чтобы усыпить бдительность вампира, следовало бы немедленно рассказать ему о вирусной теории - много терминов, больше тумана, толика уверенности в своей правоте априори, и необходимости продолжить опыты. Мартин Новацки остался в освещенном голубоватым светом холле, словно споткнувшись на ровном кафельном полу. Кислевский понял – дальше нельзя. Зверь почуял зверя. Да, он старался помочь ему… видимо, из желания отомстить, но главным аргументом оставалась Кристина. Когда он узнает о смерти сестры, все изменится. «Едва ли тот станет менее опасным, чем этот, - из памяти не могли просто так стереться жадный блеск в глазах хищника и рамка из багровых десен, подчеркнувшая клыки… - значит, надо сделать так, чтобы не узнал как можно дольше…» Кислевский открыл холодильник, взял силиконовый цилиндр с кровью с верхней полки, аккуратно вскрыл две ампулы транквилизатора, ввел в пакет, привычно встряхнул, «выцедил» через дозатор порцию на пробу. Лаконичная четкость манипуляций была прежней, особенного страха он не чувствовал, но легкое беспокойство в нынешних действиях все-таки было – оказалось, ощущение еще одного зверя за спиной странным образом не убаюкивало, а усиливало нервозность. - Можете оценить, - Кислевский протянул вампиру мензурку с кровью, - похоже, в вашем деле есть подвижки. Я хочу проверить эту теорию сразу после переливания. Возьму еще немного вашей крови и исследую на наличие обломков вирусных транскриптаз. Если лгать, то лгать убедительно. Готовя ловушку, подкладывай приманку пожирнее. Протягивая жертве яд, подари надежду. Это способствует снижению подозрительности. Игры разума
destiny: Продолжение викторианских зарисовок. Мораль против чувства, ханжество против страсти. Леди Кэтрин Кавендиш выслушивает приговор. Scenes from Provincial Life. Scene 9 Catherine Cavendish пишет: Она подошла к краю пропасти слишком близко. Под ногами крошилась глина, с треском выскальзывали камешки, падая в пустоту без дна. И отступить бы… и не оступиться. Кэтрин зябко обхватила себя за плечи и начала раскачиваться – взад-вперед, гася слабую боль под ребрами. - И как вы намерены меня наказать? Она понимала, что может лишиться всего – имени, положения, надежды на спокойную жизнь, будет заклеймена чем-то более постыдным и во стократ худшим, чем телесное клеймо, будет вынуждена провести остаток жизни на отдаленной ферме, лишив свое дитя возможности получить воспитание и образование, достойное джентльмена!.. И это придавало сил смотреть в глаза свекрови прямо; она сражалась не за право распоряжаться сподовским фарфором. Какими далекими и смешными казались ей пикировки, подобные вчерашней. Общество отвергнет бастарда так же, как отвергнет падшую женщину. И жизнь ее, и судьба сейчас в ручках сухонькой женщины, которая ее…да, ненавидит. - Неужели вы предадите огласке случившееся, тем самым подвергнув остракизму меня и выставив на осмеяние своего сына, мадам? - медленно проговорила она, - адюльтер порицают, но втихомолку потешаются не над обманувшей женой, а над обманутым мужем, вы желаете слышать смешки за собственной спиной? Hanna Cavendish пишет: - Ты еще пытаешься торговаться, Кэтрин? И это все, что ты можешь сделать, являясь преступницей? В тебе нет ни раскаяния, ни стыда - лишь упорство. Ты цепляешься за свое отвратительное поведение, ища в нем защиты и спасения. Как это мерзко... Ханна брезгливо поджала губы. Ее невестка оказалась не просто грешницей, но закоснелой в своем грехе. Или она такой и была? Красивым плодом, сгнившем внутри? Только Джонотан этого не заметил. Жаль, что порочные наклонности не написаны на лбу. - У меня нет права наказывать, Кэтрин. За все, что ты натворила, отвечать тебе придется не передо мной, а перед тем, кого ты, видимо, не часто вспоминаешь. Мне же можно лишь сделать все, чтобы порок не мог восторжествовать, очернив тех, кого ты обманула и оскорбила. И прежде всего, моего сына. Ханна чувствовала себя сильной и правой. - Твой сын не войдет в семью Кавендишей. Его отправят туда, где ему и надлежит быть - к таким же, рожденным во грехе детям, родители которых не заслуживают снисхождения. Если Богу будет угодно его защитить, он даст ему приемных родителей. Все же узнают, что сыну Джонотана Кавендиша, увы, не суждено было родиться на свет и жить. Ты же... Остаток своих дней тебе придется провести отнюдь не в Блэкберн-холле, а далеко от него, на какой-нибудь ферме. Ты была безумной, решив встать на стезю греха. Бедной безумной леди Кэтрин Кавендиш ты и будешь в глазах всех. Если кому-то заблагорассудится связать твое сумасшествие с потерей ребенка... что же, так тому и быть. Да. Именно это я и скажу Джонотану. Уверена, что он согласится со мной. Страницы истории Блэкберн-холла
destiny: Обновлена хронология "Сцен провинциальной жизни" 31 октября 1869 года. Канун Дня Всех Святых. Сцена седьмая Наглядно демонстрирующая, что любое приятное событие обязательно потянет за собой всеобщее обсуждение и даже осуждение. Миссис Уиллоби вернулась с верховой прогулки с мистером Тачитом, и все бы было хорошо, если бы ее мать не расценила поведение молодой вдовы сверхпредосудительным и не преисполнилась решимости попросить мистера Тачита уехать. Сцена восьмая, в которой Кэтрин Кавендиш случайно признается мистеру Тачиту, что он истинный отец будущего маленького Кавендиша. У стен и дверей очень внимательные уши, из-за чего не только мистер Тачит приходит в полное смятение, но и миссис Уиллоби погружается в полное уныние, а Ханна Кавендиш - в ярость. Сцена девятая, в которой имеет место быть разговор свекрови и невестки, где вторая пытается защищаться, но желанию первой устроить все самым приличным образом ничто не может помешать. Страницы истории Блэкберн-холла
полная версия страницы